Ким Брейтбург: «Мюзикл - вечно молодой жанр»

«Именно потому, что я стал участвовать в сотворении театрального продукта практически с наиболее первоначального дня собственного присутствия в сладкоголосом театре, я могу видеть на задачи, появляющиеся при сочинении и постановке мюзикла, больше или меньше беспристрастно», – продюсер и композитор Ким Брейтбург о российском мюзикле. ProStars публикует заметку Кима Брейтбурга о жанре мюзикла. Информация предоставлена ИА «Музыкальный клондайк».

Деяния музыкального театра, пожалуй, начинает собственный закрепленный в истории отсчёт с древнегреческих мистерий. Известно, что в Древнейшей Греции во время театрализованных представлений помимо роли актёров – основных героев, занятых трагической декламацией, использовался хор, который плясал и пел, и были задействованы музыканты-инструменталисты. Таковым типом, можно заявить, что мюзикл как выкройка театра – наиболее древнейшая из всех имеющийся его вариантов. И вправду – уже тогда собеседование, песня и пляска применялись как встроенные составляющие рассказа – об этом сохранились надёжные многознаменательные подтверждения. Безусловно, мы не будем ратифицировать, что это начистоту воздействовало на формирование киножанра, хотя отрадно осознавать, что первый театр был мелодическим и что шоу-программы живут вот уже 20 пять веков (в РАМ им. Гнесиных свежеиспеченное характер подготовки лицедеев так и именуется «Мюзиклы. Шоу-программы». – Прим. авт.). «Много историков мировой драмы не сносят даже упоминания о существовании мюзиклов, поэтому заключительное, что они желали бы узнать, это то, что драма зародилась как выкройка музыкального самовыражения. Подобной выпендривание давно пора низвергнуть. Эсхил, Софокл и Аристофан были не только драматургами, но композиторами и версификаторами» – с ухмылкой помечает известный заокеанский исследователь музыкального театра Иван Кенрик.

Обыкновения музыкального театра, заложенные в полном прошедшем, прекратились через всенародные благочестивые торжества и мистерии эры Средневековья, а в период запоздалого Ренессанса осуществлялись в италийском театре личин комедии сеть арте. Потом, в сформировавшемся в процессе развития муниципальном искусстве «3 ряда» (по установлению В.Д.Конен), через водевиль, оперетту, варьете, бурлеска, балладную британскую оперу, минстрел-шоу и иные увеселительные мелодично-театральные формы, эти устойчивые устои плавно перетекли в мюзикл. Мюзикл как вид театра имеет очевидно «нецензурные», демократические истоки и единую ассоциация с массовой культурой, а если сообщать теперешним языком – с шоу-делом.

Вот тут-то и завязывается конфликт в оценивающих предложениях. Для многочисленных (если не для многих) российских сценических критиков музыкальный театр, а значит в какой-никаком-то резоне и мюзикл, сопряжены прежде всего с таковыми вариантами театрального художества, как опера и хореография. Я не берусь отговаривать их в этом, тем больше что многие пробуют чувство ресентимента по касательству к мюзиклу как «басовитому жанру», особенно, когда это касается его больше увеселительных фигур. Однако помечу, что отличия между данными автономными вариантами театра громадны и не обдумывать их – крупная опечатка. Академические виды музыкального театра (назовём их так условно) всегда наличествовали в области элитарного художества и обретали свою признательную аудиторию среди высшего компании и «продвинутых» интеллектуалов, приготовленных к восприятию сложных мелодично-театральных конфигураций. Мюзикл – это выкройка мелодично-театрального художества, вычисленная на групповое воспринятие, причём не столько умственное, сколько эмоциональное.

Между трагическим театром и мюзиклом также наличествуют серьёзные отличия, о каких необходимо сообщать отдельно. Они затрагивают не только формы спектаклей, но и содержания постановочных процессов. Самое основное – это то, что в предзнаменование от применения музыки и хореографии в трагическом представлении, коленце и пляска в мюзикле есть с определённого исторического момента как целый благозвучно-драматургический стенограмма.

Одним словом, инструментарий, который употребляет много наших сценических критиков «от отвлеченного художества» в собственных оценках по взгляду к экому действу как «мюзикл», очевидно не пригоден для этого. Мюзикл в собственной основе всегда основывался и будет базироваться на известную музыку: в том или некотором варианте. В антагонистичном случае мелодично-театральное творение выходит за норма киножанра. Потому осуждать мюзикл можно только по его свым образным аспектам. Вот цитата из статьи популярного искусствоведа и моего педагоги, доктора МГУ Елены Николаевны Куриленко: «Домашняя музыка (т.е. – известная музыка. – Прим. автора) не «ниже» и не «выше», не лучше и не хуже музыки «образной». Она просто некоторая по собственной натуре, и измерять её можно только её собственными мерками, выливающимися из её, хозбытовой музыки, сущности. Не учитывая этого ситуация, неотвратимо рискуем запасть в обширно общераспространенный и доныне «грех» лицеприятного, выпендрежного по твари отношения к хозбытовой мелодической культуре как к чему-то сначало ущербному, плохому; как к упрощённому, «сокращенному» варианту «высокой», «подлинной» культуры».

Мюзикл эволюционировал в Соединённых Штатах и Англии на протяжении всего XX века, плавно переходя из одной формы в иную, обогащая и наращивая собственные художественные возможности: от водевиля – к бук-мюзиклу, от мелодической комедии – к мелодической злоключении, дальше – к мировозренческим мюзиклам и мега-мюзиклам. Чувствуя громадное конкурентное влияние со стороны кино и телевидения, финансовые и общественно-политические потрясения, происходившие в мире, этот вид музыкального театра выстоял и не потерял свою неисчислимую аудиторию.

Да, мюзикл принуждён жуковать, применяясь к конъюнктуре рынка, к запросам просторной общества. Но он изобрёл за годы собственной безрассудной борьбы за место под солнцем собственные другие способы выживания, оцепив себя кольцом эмпирических театров, построив снутри себя хроническое перемещение к обновлению и повышению высококлассного свойства. Доход в сферу музыкального бизнесменского театра подобных больших компаний, как Walt Disney Theatrical Productions, только способствовало достижению новых возвышений как в образном проекте, так и в коммерциале. В мнимом противоречии между художеством и коммерцией есть основное звено – это современный зритель, который деликатно отвечает на приключающееся в сладкоголосом театре, откликаясь на наилучшее и отнекиваясь от дешёвых фальшивых. Так происходит всюду в мире. Так происходит и у нас в России – театр без общества не имеет толку.

Мюзикл в нашей стране есть без малого полтинник лет. Первоначальным отечественным мюзиклом официально признан спектакль «Бракосочетание Кречинского» композитора Александра Колкера, посчитанный в Питерском театре мелодической комедии в 1973 году. То есть сообщать о том, что в нашей стране жанр мюзикла желторот, не воображается мыслимым. За полтинник лет многократно переменились поколения и создателей мюзикла, и его зрители; переменились мелодические языки, сознательно подновились техники средства доставки информации и сценические технологии. Но значительное ли трансформировалось в нашем отношении к сотворению мюзиклов, их постановке и прокату?

Мы незначительно для себя «перескочили» целую эру в этом варианте музыкального театра. Да, у нас были мелодические кинокомедии Александрова и Пырьева. Но у нас не сформировалась своя традиция театрального театрального мюзикла за счёт методичного и поступательного развития киножанра. И «Бракосочетание Кречинского» – это мюзикл, как мне кажется, возникший под определённым действием достаточно «запоздалого» в развития киножанра творения Л.Бернстайна «Вестсайдская деяния» (1959).

Мы в своём движении во времени только коснулись мелодической комедии, чуть-чуть и без необходимых результатов означили сладкоголосею драму и влезли сразу в концептуальный мюзикл («Богиня и Авось» и иные творенья А.Рыбникова это ясно удостоверяют). Почему? Думаю, потому что театр Мейерхольда обнаружил на нашу режиссуру и театральное понимание порядочное большее воздействие, чем кто-или иной из знаменитых режиссёров прошедшего на североамериканский мюзикл, дав нашему русскому сладкоголосему театру определённый орт развития и создавший определённый комплект образных ценностей. Постройка мюзикла у нас вульгарно далее без твёрдого фундамента устоявшихся стилевых канонов и совершенных познаний о умелых умениях, важных для процесса сооружения. Потому вот уже полтинник лет этот жанр у нас по-прошлому в печати очень часто именуют «молодым».

Вероятен ли вообще «российский мюзикл»? Я думаю, что мыслим без колебаний. У нас довольно много одаренных драматургов, ещё больше – хорошей стихотворцев. С музыкой сложнее – для того, чтобы мюзикл стал по-истинному российским, в нём обязан быть применен протяженность, специфический для нашей державы, опирающийся на нашу музыку, причём не только лучшею, но и, что очень главно – на известную. Специалисты киножанра мирового степени ориентируют нам на то, что, если ты желаешь быть услышанным и осмысленным в собственной стране – говори с народами на ясном им слоге. Это касается всего комплекса образных средств выразительности: не только слов, говоримых и пропеваемых в мюзикле со сцены, но и музыки, хореографии, сценографии. Направьте внимание, что если оперу сегодня в мире принято оправдывать на слоге сумасброда, то мюзиклы во всех сторонах всегда режутся на «родном» слоге тех держав, в каких они устанавливаются. У нас присутствует распрекрасная школа живописцев-сценографов и хореографов. Думаю – одна из наилучших в мире, недаром на Бродвее были задействованы «наши люди» – пример, балетмейстер Джордж Баланчин и художник Борис Аронсон, которые вписали огромный вклад в формирование киножанра. Кстати, перечень людей, иммигрантов из России, повлиявших на развитие киножанра мюзикла в вселенском масштабе, воистину громаден. Удивляюсь, что никому из сценических критиков и искусствоведов до сих пор не наступила в голову мысль составить об этом отдельную книжку. Видимо, придётся это сделать мне лично.

Творцам мюзиклов необходимо устанавливать перед собой светлые миссии, сопряженные с нашим государственным художеством и культурой, и стремиться к их достижению, вбухивая всю свою энергию и способность – и тогда чуть-чуть сформируется то артефакт, какое и можно будет назвать «российским мюзиклом». Пока же репертуар, советуемый отечественными творцами – это очень пёстрый комплект творений: временами успешных, чаще – несчастливых. Я случу и участвую во различных кремнистый лабораториях. Меня они удручают. Я ведаю, что молоденькие творцы мюзиклов дезориентированы (особенно – выпускники последних лет композиторских факультетов консерваторий). В лучшем случае их создания «пьют» на камерное выполнение в малых залах для очень своеобразной аудитории, если такая вообще есть в российских регионах. А ведь много мелодических театров у нас – областные. И они бедствуются в качественном репертуаре, который мог бы отвечать запросам размашистой общества и в то же время быть эстетично зажиточным. Тут нам есть о чём пораздумать, поговорить, посоветоваться…

Чуть-чуть перефразируя слова Барыш Царевича, скажу, что стал продюсером, потому что к этому привела меня судьба. Я употреблял продюсирование, чтобы стать тем, кем я хотел быть, – композитором мюзиклов. (В последнем итоге я стал свым работодателем, а это больше, чем есть бы для меня кто угодно иной.)

Именно потому, что я стал участвовать в сотворении театрального продукта практически с наиболее первоначального дня собственного присутствия в мелодическом театре, я могу видеть на задачи, появляющиеся при сочинении и постановке мюзикла, больше или меньше беспристрастно. Я знаком с следствиями целенаправленных усилий людей всевозможных сценических специальностей, которые вместе в состоянии создать приличное театральное творение, имея точно нацеленного в набирании собственной миссии руководителя проекта. Меня всегда резко притормаживает нужда глядеть предпринимателем, чтобы делать то, что я хочу делать. В том, чтобы быть предпринимателем, нет ничего зазорного; просто пристрастно, что это является обязательным условием для непрерывности художественного творчества.

Так что у нас не так? Почему при подобном изобилии сценических Институтов и факультетов музыкального театра, имеющих соответствующих учителей и спецов, нам так живо не хватает мастерски сочиненных книг о жанре мюзикла, который настолько известен сегодня, что наполнил абсолютно всё репертуарное место мелодических театров и театров мелодической комедии России? Где умные работы по истории киножанра, утилитарные правительства по режиссуре мюзиклов, по актёрскому умению, какое приноравливается в аналогичных спектаклях?

Неимение реакции в данном случае и есть ответ. Как закон, критики не предрекают художество – они за ним следуют.

Бесчисленные диссертации, не имеющие никакого практического смысла для развития мюзикла, но нацарапанные о нём, не смогут возместить немалую информативную дырку, в которой мы, – люди, конкретно функционирующие в сладкоголосом театре, стали.

Что ведают теперешние режиссёры, (выпускники факультетов музыкального театра наших Институтов, где им внушают, что основное в режиссуре – это «самовыражение») о законах этого «густого», но такового востребованного нынче киножанра? Да, выдумать внезапный ход для постановки всем популярной оперы, исказив до неузнаваемости цель автора, эти режиссёры готовы. Но даже в произведению с оперными певцами (хотя этому их должны по идее обучать) они теряются – они не ведают, что с ними делать – не в резоне физиологических действий, а в значении учреждения тонких подробностей снутри мелодических номеров: психологии персонажа, мысленно четкого донесения подтекстов, которые были бы точно восприняты аудиторией (принцип «безмолвного кино» при отъюстированных постановках употребляется в мюзиклах и нынешных оперных спектаклях достаточно часто). То есть они в состоянии как-то скопить фигуру спектакля, но заполнить его «активными персонажами» не готовы. Остаётся только полагаться на способность актёров.

Но это мы сообщали об опере, где нет разговорных диалогов и где театральное время обуславливается непрерывностью мелодической ткани. А что же сообщать о мюзиклах, где спрашивается выразительная актёрская забава в трагических моментах и где актёрская речь должна незначительно для зрителя перетекать в коленце, а потом часто – в пляска…

Режиссёры горько обустроены в профессиональном резоне. Отсутствуют базисные навыки работы с актёрами музыкального театра. Оттого у нас в постановках мюзиклов и оперетт герои обычно двухмерные – как на прямой картинке. Если хотя бы один состав актёров как-то играет – уже отлично. Но толпа приходит в театр и на второстепенный состав также…

У юных режиссёров острого театра иные задачи – они не ведают, что делать с сольными номерами героев, когда воздействие в мюзикле на какое-то время может остановиться, они не разумеют, что делать на сцене хору/балету. Они не смогут напомнить актёру, как точно перевалить из острого роли в документ музыкальный, а потом снова возвратиться к обычной речи. У подобных режиссёров душевный театр заканчивается там, где актёру необходимо петь.

Вкрадывается колебание: а готовы ли преподаватели сходных горе-мастаков посоветовать свежеиспеченное поколение режиссёров устанавливать мюзиклы? Достаточно отлично ли они сами ведают этот жанр? Какой-никакими приёмами обладают? Как они сами причисляются к «лёгкому художеству» – художеству развлечения? Как к «развлекаловке»? А испытывали ли они сами создать качественный увеселительный спектакль, сконструировать интересное шоу? Проще всего отгородиться от вопросов высококлассного характера заявлениями «о сложном театре для сложных людей». Но в данной позиции нет ничего, помимо снобизма и высокомерия по взгляду к нормальным людишкам – тем наиболее, которые сочиняют главную массу населения государства и для каких все мы призваны трудиться.

Во всём этом я убедился на своем горестном пробе продюсера. Поглядите на афиши региональных театров, и вы увидите там одни и те же имена. Театры вынуждены обходиться к одним и тем же авторам, режиссёрам или командам постановщиков – именно тем народам, которые показали себя в занятии больше или меньше удачно. Но этот перечень, к сожалению, невелик.

Что делать?

На мой взор – менять известие молодых постановщиков и авторов к публике и к специальности. То есть – ценить внимание общества к собственному будущему спектаклю и делать всё мыслимое в собственной специальности для того, чтобы добивать максимально добродетельного художественного последствия. А ещё – понимающим людишкам строчить полезные книги, практические в утилитарной постановочной делу, а театральным учителям и критикам – увеличивать собственные познания, сопряженные с жанром мюзикла, его историей и обыкновениями.

Могу ли я подать больше точные выводы на вопросы, сопряженные с действиями сотворения и постановки мюзиклов? Да, могу! Для тех, кому это забавно – разбирайте книжку, нацарапанную мною и Валерией Брейтбург «Мюзикл: художество и торговля». Безусловно, это собственного семейства сексдайджест, но он всё же даёт, хотя и в всеобщем варианте, пользительную данные по данной предмету. Успехи всем!