Семен Альтов: «Я в жизни такой же, как на сцене, — не умею прикидываться»

О Произведению С АРКАДИЕМ РАЙКИНЫМ

— Я писал для Аркадия Исаако­вича его последний спектакль «Мир таунхаусу твоему». В связи с сим одна жур­налистка как-то задала вопрос: «Что вы пережили, когда разузнали, что ваш спектакль стал для Райкина заключительным?» Вероятно, хотела, чтобы я испытал себя убийцей. Поэтому так главен подбор и распорядок слов даже в обычной речи, а в юморе особенно... Когда я завязал трудиться с Райкиным, он уже был отдален от прежний чудною формы. Два инфаркта так просто не изучают. При этом Райкин-артист по-бывшему мог происходить неимоверные вещи. Я не раз случал у него в квартире на улице Горьковатого. Единожды Райкин, как всегда, посиживает в кресле, невиновной ручкой держает подрагивающую левую. Пожилой, усталый человек с тихим гласом, только два огромных темных глаза адресованы на меня. Повествует прикол про человека, который закатывает в комнатку, раздевается. И внезапно я это все ведаю: как ехит отстраненная с головы убор и нависает на вешалке, человек сбрасывает туфли и шевелит перстами... Вот что может великий артист!

О Занятии С Иными Певцами

— Я признателен судьбине за то, что работал с наилучшими умельцами в этом жанре... Не желаю огорчать других, Хазанов на эстраде был тогда номер один. Хотя когда сегодня гляжу в ютубе Шифрина — зрю, как же отлично он трудится! Володя Винокур не просто профессиональный комик, у него еще и негустой дар владеть к себе окружающих. В фирмы, за харчем нет ему равновеликих. Будь то лицедеи, армейские, бизнесмены — со всеми разыщет всеобщий язычок, отодвинет на время все ваши проблемы.

О СОЗДАНИИ МИНИАТЮР ПОД Назначенного АРТИСТА

— Только с Райкиным я работал «под артиста». А остальные — Хазанов, Шиф­рин, Винокур, Клара Новикова — брали готовые тексты. Когда-то я дал Шиф­рину «Раскаивающуюся Магдалину». Она саданула, стала для Фимы трамплином. С Яном Арлазоровым было интересно, но нелегко помогать. То, как уверенно он шел на контакт с цена, в те годы в стране не получалось никому. Для Романа Карцева написал спектакль «Зал ожидания». У меня был одинаковый повесть про то, как различные люди намерились в одном участке, где годами чего-то все ожидают. Когда-то в Одессе Виктор Ильченко сказал: «Хороший повесть, чем не повод для представления?» Но тогда ничего не содеялось. А лет через десятеро, когда Вити уже не было, Карцев шмальнул составить спектакль, что я и ес. Это был наш один-единственный эксперимент, потому что мы с Карцевым «разнообразной группы месячные». И лучшего креативного союза, чем одесситы Жванецкий, Ильченко и Карцев, быть не могло. Они понимали друг друга с полуслова. Все три из Одессы, я петербургский. Поэтому экая мичуринская прививание 1-го к иному, удалось неплохо, но не больше.

О СВОЕМ ФИРМЕННОМ Языке ИСПОЛНЕНИЯ

— Временами меня спрашивают: «А вы дома также так говорите?» Люди мыслят, что я вливаю собственный тембр перед отчетом. Нет, я в жизни подобной же, как на сцене, — не умею прикидываться. Коллеги вылезали на сцену, заряженные до искр энергетикой. А я функционирую «от противного»: появляюсь перед созерцателями раскупленный, но запускаю их в себя, и через минутку выясняет контакт. И мне с ними, и им со мною отлично.

ОБ ИЗМЕНЕНИИ ВОСПРИЯТИЯ ЮМОРА В НАШИ ДНИ

— У меня был очень известный повесть «Бакшиш» — Жванецкий когда-то сказал, что это наилучший смешной повесть русского периода. Литература брало 18 минуют, и я оправдывал его не только в собственных бардовских вечерах, но и в монтажных выступлениях. И всегда замедляемого хлопанье… Шло время, вокруг телефоны, эсэмэски, лайки, и я испытал: залу длинно внимать одна произведение нелегко. С болью в душе приступил уменьшать роль: 16 исполнятся, 12, 10, 8. Когда уменьшил повесть в два раза, сказал себе «стоп» и перестал выполнять.

Да, время устанавливает. Недавно окинул глазами свою библиотеку и поразмыслил, что моим потомокам она, наверное, уже не будет нужна. Брал с армия «Шагреневую шкуру» Бальзака, решился настроить в памяти. Декламирую, и уже в конце первой страницы забуксовал. Слишком неторопливо. Не хватает компактности. Сейчас сочиняю в основном коротенькие повествования. А еще рассылаю друзьям собственные коротышки. Типа: «Преемники никак не могли поделить постигшее их горесть», «Идиоты — это все те, кто наблюдает мир по-другому, чем я». Подобных накопилось больше тыщи. Может, издам единичной книжечкой.

О Малолетстве

— Чем далее заглядываешь в прошедшее, тем безмятежнее представляется миновавшая жизнь. Пожалуй, по истинному безоблачны мы были у исходной груди, где и прочмокали наилучшие годы… Я родился в Свердловске во время борьбы, в 1945 году. Полдюжины первых месяцев жизни там, прочая жизнь в Петербурге. Когда минуя много лет вернул в Екатеринбург на концерт, отец просил отыскать дом, в котором я родился, — на улице Шейнкмана, 3-ий от угла, последний этаж, два изнаночных окна. После выступления, прот вечерком я сделал дом, два окошка, расплакался. Примчал домой, сказываю отцу, как защищал перед тем самым девятиэтажным жильем. Отец сообщает: «Подожди! В том обиталище, где ты родился, было пять этажей». Стало, на площади старого дома возвели новый. И не под тьмами окнами я рыдал... Я родился в 1945 году и еще помню эпохи, когда не было теликов. Но спичечки уже были, и огонь трением мы не промышляли. Все обменивается — что-то доводит, что-то уходит. Можете таковое отрекомендовать: книжки были на вес золота. Давали их на ночь, присвоенные до дыр! Но благодаря этому дефициту наше поколение прочесло все наилучшее — выжимку из мировой литературы.

О ЦЕНЗУРЕ В ПРОГРАММЕ «ВОКРУГ Хохота»

— Был суровейший отбор писательского свойства слов. Основным редактором была Татьяна Олеговна Паухова. Она хранила планку, чтобы на экране не появилось намека на непристойность. Сегодня само мнение «непристойность» непонимаю без переводчика. Благодаря Пауховой выковался особый манера писательского юмора. Только один раз из мой повествования зачеркнули речь. Показал я это, когда в ютубе переглядывал отметка, где Хазанов разбирал мой повесть «Малолетний хор в иноземном посольстве». Ребятишки соответственны были петь в австрийском посольстве, но доставили их в венгерское. В моем тексте было речь «австро-мадьярский» посредник. В записи прибрали. Наверное, по дипломатичным уразуменьям. Или с испугу, на любой случай. В те эпохи «цензуру» силились включать некоторые созерцатели. У меня сохранилось письмецо от такового сердитого, который решился, что в своем очерке я обижаю пролетарых, колхозников, докторов, академиков и вообще всех совковых людей одним махом.

О САМОМ Курьезном ПРИЗНАНИИ В Симпатии К ЕГО ТВОРЧЕСТВУ

— Смешная была конъюнктура… У меня есть фраза: «Если от вас ушла супруга, а вы не чувствуете грусти, повремените. Жена вернется, а с ней опечаль». Еду в «Алой стреле» домой, в Питер. В тамбуре подходит молодой человек и сообщает: «Я ваш хвост! Достопримечательные шутки ваши в фирмы имеют успех». Спрашиваю: «Какие, пример?» Спутник на секунду задумался и сообщает: «Ну там приблизительно вот так: «Если от вас ушла супруга, а вы этого не увидели, ну и хрен с ней!» И загоготал так, как словно ничего смешней в его жизни не было! Запомните: в юморе очень главен распорядок слов! И вообще в жизни главен распорядок!

(Инна Фомина, «7 суток», 11.06.23)