Семен Альтов: «Я в жизни такой же, как на сцене, — не умею прикидываться»

О Произведению С АРКАДИЕМ РАЙКИНЫМ

— Я писал для Аркадия Исаако­вича его последний спектакль «Мир жилья твоему». В связи с сиим одна жур­налистка как-то задала вопрос: «Что вы почуяли, когда изведали, что ваш спектакль стал для Райкина заключительным?» Вероятно, хотела, чтобы я ощутил себя убийцей. Поэтому так главен подбор и распорядок слов даже в обычной речи, а в юморе особенно... Когда я завязал трудиться с Райкиным, он уже был отдален от прежной дивной формы. Два инфаркта так просто не изучают. При этом Райкин-артист по-былому мог происходить немыслимые вещи. Я не раз случал у него в квартире на улице Скорбного. Единожды Райкин, как всегда, посиживает в кресле, невинной лапой держает подрагивающую левую. Пожилой, натруженный человек с тихим гласом, только два огромных темных глаза указаны на меня. Сообщает прикол про человека, который закатывает в комнатку, раздевается. И внезапно я это все виду: как ехит сдернутая с головы убор и нависает на вешалке, человек сбрасывает туфли и шевелит перстами... Вот что может великий артист!

О Службе С Иными Актерами

— Я признателен судьбине за то, что работал с наилучшими спецами в этом жанре... Не желаю огорчать других, Хазанов на эстраде был тогда номер один. Хотя когда сегодня посмотрю в ютубе Шифрина — лицезрю, как же отлично он трудится! Володя Винокур не просто профессиональный комик, у него еще и негустой дар владеть к себе окружающих. В фирмы, за харчем нет ему равновеликих. Будь то жженною, армейские, бизнесмены — со всеми разыщет всеобщий язычок, отодвинет на время все ваши проблемы.

О СОЗДАНИИ МИНИАТЮР ПОД Обусловленного АРТИСТА

— Только с Райкиным я работал «под артиста». А остальные — Хазанов, Шиф­рин, Винокур, Клара Новикова — брали готовые тексты. Когда-то я дал Шиф­рину «Раскаивающуюся Магдалину». Она пальнула, стала для Фимы трамплином. С Яном Арлазоровым было интересно, но нелегко помогать. То, как уверенно он шел на контакт с претензия, в те годы в стране не посчастливилось никому. Для Романа Карцева написал спектакль «Зал ожидания». У меня был одинаковый повесть про то, как различные люди намерились в одном площади, где годами чего-то все ожидают. Когда-то в Одессе Виктор Ильченко сказал: «Хороший повесть, чем не повод для представления?» Но тогда ничего не приключилось. А лет через десяток, когда Вити уже не было, Карцев шмальнул составить спектакль, что я и ес. Это был наш один-единственный эксперимент, потому что мы с Карцевым «многообразною группы регулы». И лучшего созидательного союза, чем одесситы Жванецкий, Ильченко и Карцев, быть не могло. Они понимали друг друга с полуслова. Все три из Одессы, я петроградский. Поэтому экая мичуринская окулировка 1-го к иному, вышло неплохо, но не больше.

О СВОЕМ ФИРМЕННОМ Манере ИСПОЛНЕНИЯ

— Временами меня спрашивают: «А вы дома также так говорите?» Люди мыслят, что я подсоединяю собственный тембр перед докладом. Нет, я в жизни подобной же, как на сцене, — не умею прикидываться. Коллеги сходили на сцену, заряженные до искр энергетикой. А я тружусь «от противного»: появляюсь перед созерцателями раскупленный, но запускаю их в себя, и через минутку выясняет контакт. И мне с ними, и им со мною отлично.

ОБ ИЗМЕНЕНИИ ВОСПРИЯТИЯ ЮМОРА В НАШИ ДНИ

— У меня был очень известный повесть «Бакшиш» — Жванецкий когда-то сказал, что это наилучший смешной повесть русского периода. Чтиво брало 18 исполнятся, и я оправдывал его не только в собственных бардовских вечерах, но и в монтажных выступлениях. И всегда замедляемого овация… Шло время, вокруг телефоны, эсэмэски, лайки, и я ощутил: залу длинно внимать одним произведение нелегко. С болью в душе завязал уменьшать документ: 16 исполнятся, 12, 10, 8. Когда уменьшил повесть в два раза, сказал себе «стоп» и перестал выполнять.

Да, время устанавливает. Недавно окинул глазами свою библиотеку и поразмыслил, что моим потомокам она, наверное, уже не будет нужна. Брал с полочки «Шагреневую шкуру» Бальзака, решился настроить в памяти. Разбираю, и уже в конце первой страницы забуксовал. Слишком неторопливо. Не хватает компактности. Сейчас сочиняю в основном коротенькие повествования. А еще рассылаю приятелям собственные коротышки. Типа: «Преемники никак не могли поделить постигшее их горесть», «Идиоты — это все те, кто видит мир по-другому, чем я». Подобных накопилось больше тыщи. Может, издам единичной книжечкой.

О Малолетстве

— Чем далее заглядываешь в прошедшее, тем безмятежнее представляется минувший жизнь. Пожалуй, по истинному безоблачны мы были у исходной груди, где и прочмокали наилучшие годы… Я родился в Свердловске во время борьбы, в 1945 году. Полдюжины первых месяцев жизни там, прочая жизнь в Петербурге. Когда после много лет прихрял в Екатеринбург на концерт, отец шмальнул отыскать дом, в котором я родился, — на улице Шейнкмана, 3-ий от угла, последний этаж, два левосторонных окна. После выступления, запоздало вечерком я сделал дом, два оконца, расплакался. Примчал домой, сказываю отцу, как защищал перед тем самым девятиэтажным обиталищем. Отец сообщает: «Подожди! В том обиталище, где ты родился, было пять этажей». Стало, на районе старого дома возвели новый. И не под этими окнами я рыдал... Я родился в 1945 году и еще помню эпохи, когда не было тв. Но спичечки уже были, и огонь трением мы не зарабатывали. Все обменивается — что-то наступает, что-то уходит. Можете таковое отрекомендовать: книжки были на вес золота. Давали их на ночь, присвоенные до дыр! Но благодаря этому дефициту наше поколение проглотило все наилучшее — выжимку из мировой литературы.

О ЦЕНЗУРЕ В ПРОГРАММЕ «ВОКРУГ Хохота»

— Был жутчайший отбор писательского свойства слов. Основным редактором была Татьяна Олеговна Паухова. Она хранила планку, чтобы на экране не появилось намека на непристойность. Сегодня само мнение «непристойность» непонимаю без переводчика. Благодаря Пауховой выковался особый манера писательского юмора. Только один раз из мой повествования зачеркнули речь. Заметил я это, когда в ютубе переглядывал заметка, где Хазанов декламировал мой повесть «Недоразвитый хор в иноземном посольстве». Мальцы обязаны были петь в австрийском посольстве, но доставили их в венгерское. В моем тексте было речь «австро-мадьярский» посланный. В записи прибрали. Наверное, по дипломатичным сужденьям. Или с испугу, на любой случай. В те эпохи «цензуру» силились впрыскивать некоторые созерцатели. У меня сохранилось письмецо от подобного сердитого, который решился, что в своем повествовании я обижаю пролетарых, колхозников, докторов, академиков и вообще всех русских людей одним махом.

О САМОМ Комическом ПРИЗНАНИИ В Симпатии К ЕГО ТВОРЧЕСТВУ

— Смешная была положение… У меня есть фраза: «Если от вас ушла супруга, а вы не чувствуете унынии, повремените. Жена вернется, а с ней опечаль». Еду в «Портвеой стреле» домой, в Питер. В тамбуре подходит молодой человек и сообщает: «Я ваш ухажер! Прекрасные шутки ваши в фирмы имеют успех». Спрашиваю: «Какие, пример?» Товарищ на секунду задумался и сообщает: «Ну там приблизительно вот так: «Если от вас ушла супруга, а вы этого не приметили, ну и хрен с ней!» И загоготал так, как словно ничего смешней в его жизни не было! Запомните: в юморе очень главен распорядок слов! И вообще в жизни главен распорядок!

(Инна Фомина, «7 суток», 11.06.23)