Семен Альтов: «Я в жизни такой же, как на сцене, — не умею прикидываться»

О Занятии С АРКАДИЕМ РАЙКИНЫМ

— Я писал для Аркадия Исаако­вича его последний спектакль «Мир жилища твоему». В связи с данным одна жур­налистка как-то задала вопрос: «Что вы испытали, когда изведали, что ваш спектакль стал для Райкина заключительным?» Вероятно, хотела, чтобы я ощутил себя убийцей. Поэтому так главен подбор и распорядок слов даже в обычной речи, а в юморе особенно... Когда я завязал трудиться с Райкиным, он уже был отдален от прежний умопомрачительной формы. Два инфаркта так просто не учат. При этом Райкин-артист по-прошлому мог происходить невообразимые вещи. Я не раз случал у него в квартире на улице Горестного. Единожды Райкин, как всегда, посиживает в кресле, невинной ручкой держает подрагивающую левую. Пожилой, находившийся человек с тихим гласом, только два огромных темных глаза указаны на меня. Сообщает прикол про человека, который закатывает в комнатку, раздевается. И внезапно я это все лицезрю: как носит освобожденная с головы тюфяк и нависает на вешалке, человек сбрасывает туфли и шевелит перстами... Вот что может великий артист!

О Занятию С Иными Певцами

— Я признателен доле за то, что работал с наилучшими специалистами в этом жанре... Не желаю огорчать других, Хазанов на эстраде был тогда номер один. Хотя когда сегодня гляжу в ютубе Шифрина — лицезрю, как же отлично он трудится! Володя Винокур не просто профессиональный комик, у него еще и негустой дар владеть к себе окружающих. В фирмы, за харчем нет ему одинаковых. Будь то жженною, боевые, бизнесмены — со всеми выищет всеобщий язычок, отодвинет на время все ваши проблемы.

О СОЗДАНИИ МИНИАТЮР ПОД Установленного АРТИСТА

— Только с Райкиным я работал «под артиста». А остальные — Хазанов, Шиф­рин, Винокур, Клара Новикова — брали готовые тексты. Когда-то я дал Шиф­рину «Раскаивающуюся Магдалину». Она саданула, стала для Фимы трамплином. С Яном Арлазоровым было интересно, но нелегко помогать. То, как уверенно он шел на контакт с затор, в те годы в стране не вытанцовывалось никому. Для Романа Карцева написал спектакль «Зал ожидания». У меня был одинаковый повесть про то, как различные люди намерились в одном зоне, где годами чего-то все ожидают. Когда-то в Одессе Виктор Ильченко сказал: «Хороший повесть, чем не повод для представления?» Но тогда ничего не произошло. А лет через десятеро, когда Вити уже не было, Карцев шмальнул составить спектакль, что я и ес. Это был наш один-единственный эксперимент, потому что мы с Карцевым «многообразною группы менструация». И лучшего созидательного союза, чем одесситы Жванецкий, Ильченко и Карцев, быть не могло. Они понимали друг друга с полуслова. Все три из Одессы, я санкт-петербургский. Поэтому таковая мичуринская окулировка 1-го к иному, удалось неплохо, но не больше.

О СВОЕМ ФИРМЕННОМ Манере ИСПОЛНЕНИЯ

— Временами меня спрашивают: «А вы дома также так говорите?» Люди мыслят, что я ввожу собственный тембр перед речью. Нет, я в жизни подобной же, как на сцене, — не умею прикидываться. Коллеги сходили на сцену, заряженные до искр энергетикой. А я функционирую «от противного»: появляюсь перед созерцателями раскупленный, но запускаю их в себя, и через минутку выясняет контакт. И мне с ними, и им со мною отлично.

ОБ ИЗМЕНЕНИИ ВОСПРИЯТИЯ ЮМОРА В НАШИ ДНИ

— У меня был очень известный повесть «Бакшиш» — Жванецкий когда-то сказал, что это наилучший потешный повесть русского периода. Прочтение учило 18 стукнут, и я выполнял его не только в собственных бардовских вечерах, но и в монтажных выступлениях. И всегда признательные овация… Шло время, вокруг телефоны, эсэмэски, лайки, и я испытал: залу длинно внимать одна произведение нелегко. С болью в душе приступил уменьшать роль: 16 времен, 12, 10, 8. Когда уменьшил повесть в два раза, сказал себе «стоп» и перестал выполнять.

Да, время устанавливает. Недавно окинул глазами свою библиотеку и поразмыслил, что моим потомокам она, наверное, уже не будет нужна. Брал с армия «Шагреневую шкуру» Бальзака, решился настроить в памяти. Разбираю, и уже в конце первой страницы забуксовал. Слишком неторопливо. Не хватает компактности. Сейчас сочиняю в основном коротенькие повествования. А еще рассылаю друзьям собственные коротышки. Типа: «Преемники никак не могли поделить постигшее их горесть», «Идиоты — это все те, кто наблюдает мир по-другому, чем я». Подобных накопилось больше тыс.. Может, издам розной книжечкой.

О Малолетстве

— Чем далее заглядываешь в прошедшее, тем безмятежнее представляется минувший жизнь. Пожалуй, по истинному безоблачны мы были у исходной груди, где и прочмокали наилучшие годы… Я родился в Свердловске во время борьбы, в 1945 году. Полдюжины первых месяцев жизни там, прочая жизнь в Петербурге. Когда через много лет вернул в Екатеринбург на концерт, отец шмальнул отыскать дом, в котором я родился, — на улице Шейнкмана, 3-ий от угла, последний этаж, два изнаночных окна. После выступления, запоздало вечерком я сделал дом, два окошки, расплакался. Примчал домой, говорю отцу, как защищал перед тем самым девятиэтажным таунхаусом. Отец сообщает: «Подожди! В том обиталище, где ты родился, было пять этажей». Попало, на площади старого дома возвели новый. И не под этими окнами я рыдал... Я родился в 1945 году и еще помню эпохи, когда не было телеков. Но спичечки уже были, и огонь трением мы не доставали. Все обменивается — что-то прибывает, что-то уходит. Можете этакое отрекомендовать: книжки были на вес золота. Давали их на ночь, присвоенные до дыр! Но благодаря этому дефициту наше поколение почитало все наилучшее — выжимку из мировой литературы.

О ЦЕНЗУРЕ В ПРОГРАММЕ «ВОКРУГ Хохота»

— Был суровейший отбор писательского свойства слов. Основным редактором была Татьяна Олеговна Паухова. Она придерживала планку, чтобы на экране не появилось намека на непристойность. Сегодня само мнение «непристойность» непонимаю без переводчика. Благодаря Пауховой выковался особый манера писательского юмора. Только один раз из мой повествования зачеркнули мнение. Нашел я это, когда в ютубе переглядывал заметка, где Хазанов декламировал мой повесть «Малолетний хор в иноземном посольстве». Детушки соответственны были петь в австрийском посольстве, но доставили их в венгерское. В моем тексте было мнение «австро-мадьярский» посланец. В записи прибрали. Наверное, по ловким уразуменьям. Или с испугу, на любой случай. В те эпохи «цензуру» старались включать некоторые созерцатели. У меня сохранилось письмецо от подобного ворчливого, который решился, что в своем повествовании я обижаю пролетарых, колхозников, докторов, академиков и вообще всех совковых людей одним махом.

О САМОМ Комическом ПРИЗНАНИИ В Симпатии К ЕГО ТВОРЧЕСТВУ

— Смешная была картина… У меня есть фраза: «Если от вас ушла супруга, а вы не чувствуете грусти, погодите. Жена вернется, а с ней опечаль». Еду в «Прекрасною стреле» домой, в Питер. В тамбуре подходит молодой человек и сообщает: «Я ваш кавалер! Достопримечательные шутки ваши в фирмы имеют успех». Спрашиваю: «Какие, пример?» Спутник на секунду задумался и сообщает: «Ну там приблизительно вот так: «Если от вас ушла супруга, а вы этого не приметили, ну и хрен с ней!» И загоготал так, как словно ничего смешней в его жизни не было! Запомните: в юморе очень главен распорядок слов! И вообще в жизни главен распорядок!

(Инна Фомина, «7 суток», 11.06.23)