Семен Альтов: «Я в жизни такой же, как на сцене, — не умею прикидываться»

О Занятии С АРКАДИЕМ РАЙКИНЫМ

— Я писал для Аркадия Исаако­вича его последний спектакль «Мир таунхаусу твоему». В связи с сим одна жур­налистка как-то задала вопрос: «Что вы почуяли, когда испытали, что ваш спектакль стал для Райкина заключительным?» Вероятно, хотела, чтобы я почуял себя убийцей. Поэтому так главен подбор и распорядок слов даже в обычной речи, а в юморе особенно... Когда я завязал трудиться с Райкиным, он уже был отдален от прежний чудною формы. Два инфаркта так просто не постигают. При этом Райкин-артист по-былому мог происходить немыслимые вещи. Я не раз случал у него в квартире на улице Несладкого. Единожды Райкин, как всегда, посиживает в кресле, невиновною ручкой держает подрагивающую левую. Пожилой, вареный человек с тихим гласом, только два огромных темных глаза ориентированы на меня. Повествует прикол про человека, который закатывает в комнатку, раздевается. И внезапно я это все виду: как носит освобожденная с головы ворона и нависает на вешалке, человек сбрасывает туфли и шевелит перстами... Вот что может великий артист!

О Произведению С Иными Певцами

— Я признателен року за то, что работал с наилучшими мастаками в этом жанре... Не желаю огорчать других, Хазанов на эстраде был тогда номер один. Хотя когда сегодня выгляжу в ютубе Шифрина — виду, как же отлично он трудится! Володя Винокур не просто профессиональный комик, у него еще и негустой дар владеть к себе окружающих. В фирмы, за харчем нет ему равноправных. Будь то жженною, армейские, бизнесмены — со всеми сыщет всеобщий язычок, отодвинет на время все ваши проблемы.

О СОЗДАНИИ МИНИАТЮР ПОД Обусловленного АРТИСТА

— Только с Райкиным я работал «под артиста». А остальные — Хазанов, Шиф­рин, Винокур, Клара Новикова — брали готовые тексты. Когда-то я дал Шиф­рину «Раскаивающуюся Магдалину». Она выпалила, стала для Фимы трамплином. С Яном Арлазоровым было интересно, но нелегко помогать. То, как уверенно он шел на контакт с цена, в те годы в стране не вытанцовывалось никому. Для Романа Карцева написал спектакль «Зал ожидания». У меня был одинаковый повесть про то, как различные люди намерились в одном районе, где годами чего-то все ожидают. Когда-то в Одессе Виктор Ильченко сказал: «Хороший повесть, чем не повод для представления?» Но тогда ничего не произошло. А лет через 10, когда Вити уже не было, Карцев шмальнул составить спектакль, что я и нашел. Это был наш один-единственный эксперимент, потому что мы с Карцевым «многообразною группы месячные». И лучшего созидательного союза, чем одесситы Жванецкий, Ильченко и Карцев, быть не могло. Они понимали друг друга с полуслова. Все 3 из Одессы, я санкт-петербургский. Поэтому подобная мичуринская трансплантация 1-го к иному, вышло неплохо, но не больше.

О СВОЕМ ФИРМЕННОМ Манере ИСПОЛНЕНИЯ

— Временами меня спрашивают: «А вы дома также так говорите?» Люди мыслят, что я подсоединяю собственный тембр перед отчетом. Нет, я в жизни подобной же, как на сцене, — не умею прикидываться. Коллеги высаживались на сцену, заряженные до искр энергетикой. А я тружусь «от противного»: появляюсь перед созерцателями раскупленный, но запускаю их в себя, и через минутку выясняет контакт. И мне с ними, и им со меньшей отлично.

ОБ ИЗМЕНЕНИИ ВОСПРИЯТИЯ ЮМОРА В НАШИ ДНИ

— У меня был очень известный повесть «Бакшиш» — Жванецкий когда-то сказал, что это наилучший смешной повесть русского периода. Литература брало 18 стукнут, и я оправдывал его не только в собственных бардовских вечерах, но и в монтажных выступлениях. И всегда признательные хлопок… Шло время, вокруг телефоны, эсэмэски, лайки, и я испытал: залу длинно внимать один произведение нелегко. С болью в душе завязал уменьшать контент: 16 мин., 12, 10, 8. Когда уменьшил повесть в два раза, сказал себе «стоп» и перестал выполнять.

Да, время приказывает. Недавно окинул глазами свою библиотеку и поразмыслил, что моим потомокам она, наверное, уже не будет нужна. Брал с воинство «Шагреневую шкуру» Бальзака, решился настроить в памяти. Разбираю, и уже в конце первой страницы забуксовал. Слишком неторопливо. Не хватает компактности. Сейчас сочиняю в основном коротенькие повествования. А еще рассылаю приятелям собственные коротышки. Типа: «Преемники никак не могли поделить постигшее их горесть», «Идиоты — это все те, кто испытывает мир по-другому, чем я». Подобных накопилось больше тыс.. Может, издам раздельной книжечкой.

О Малолетстве

— Чем далее заглядываешь в прошедшее, тем безмятежнее представляется миновавшаяся жизнь. Пожалуй, по истинному удачливы мы были у исходной груди, где и прочмокали наилучшие годы… Я родился в Свердловске во время борьбы, в 1945 году. Полдюжины первых месяцев жизни там, прочая жизнь в Петербурге. Когда минуя много лет прихрял в Екатеринбург на концерт, отец шмальнул отыскать дом, в котором я родился, — на улице Шейнкмана, 3-ий от угла, последний этаж, два изнаночных окна. После выступления, запоздало вечерком я сделал дом, два окошка, расплакался. Примчал домой, повествую отцу, как торчать перед тем самым девятиэтажным жильем. Отец сообщает: «Подожди! В том таунхаусе, где ты родился, было пять этажей». Очутилось, на зоне старого дома возвели новый. И не под тьмами окнами я рыдал... Я родился в 1945 году и еще помню эпохи, когда не было телеков. Но спичечки уже были, и огонь трением мы не доставали. Все обменивается — что-то наступает, что-то уходит. Можете эдакое отрекомендовать: книжки были на вес золота. Давали их на ночь, присвоенные до дыр! Но благодаря этому дефициту наше поколение прочло все наилучшее — выжимку из мировой литературы.

О ЦЕНЗУРЕ В ПРОГРАММЕ «ВОКРУГ Хохота»

— Был жутчайший отбор писательского свойства слов. Основным редактором была Татьяна Олеговна Паухова. Она сохраняла планку, чтобы на экране не появилось намека на непристойность. Сегодня само мнение «непристойность» непонимаю без переводчика. Благодаря Пауховой выковался особый манера писательского юмора. Только один раз из мой повествования зачеркнули речь. Заметил я это, когда в ютубе переглядывал фанера, где Хазанов декламировал мой повесть «Ребяческий хор в иноземном посольстве». Мальва обязаны были петь в австрийском посольстве, но доставили их в венгерское. В моем тексте было речь «австро-мадьярский» посланный. В записи прибрали. Наверное, по ловким уразуменьям. Или с испугу, на любой случай. В те эпохи «цензуру» старались впрыскивать некоторые созерцатели. У меня сохранилось письмецо от подобного ворчливого, который решился, что в своем повествовании я обижаю пролетарых, колхозников, докторов, академиков и вообще всех совковых людей одним махом.

О САМОМ Курьезном ПРИЗНАНИИ В Симпатии К ЕГО ТВОРЧЕСТВУ

— Смешная была конъюнктура… У меня есть фраза: «Если от вас ушла супруга, а вы не чувствуете уныния, погодите. Жена вернется, а с ней опечаль». Еду в «Красивой стреле» домой, в Питер. В тамбуре подходит молодой человек и сообщает: «Я ваш хахаль! Примечательные шутки ваши в фирмы имеют успех». Спрашиваю: «Какие, пример?» Спопутник на секунду задумался и сообщает: «Ну там приблизительно вот так: «Если от вас ушла супруга, а вы этого не увидели, ну и хрен с ней!» И загоготал так, как словно ничего смешней в его жизни не было! Запомните: в юморе очень главен распорядок слов! И вообще в жизни главен распорядок!

(Инна Фомина, «7 суток», 11.06.23)