Семен Альтов: «Я в жизни такой же, как на сцене, — не умею прикидываться»

О Службе С АРКАДИЕМ РАЙКИНЫМ

— Я писал для Аркадия Исаако­вича его последний спектакль «Мир жилью твоему». В связи с сиим одна жур­налистка как-то задала вопрос: «Что вы пережили, когда разузнали, что ваш спектакль стал для Райкина заключительным?» Вероятно, хотела, чтобы я ощутил себя убийцей. Поэтому так главен подбор и распорядок слов даже в обычной речи, а в юморе особенно... Когда я приступил трудиться с Райкиным, он уже был отдален от прежной дивной формы. Два инфаркта так просто не протекут. При этом Райкин-артист по-бывшему мог происходить невозможные вещи. Я не раз случал у него в квартире на улице Несладкого. Единожды Райкин, как всегда, посиживает в кресле, невиновною рукою держает подрагивающую левую. Пожилой, вареный человек с тихим гласом, только два огромных темных глаза ориентированы на меня. Повествует прикол про человека, который закатывает в комнатку, раздевается. И внезапно я это все испытываю: как носит сдернутая с головы панама и нависает на вешалке, человек сбрасывает туфли и шевелит перстами... Вот что может великий артист!

О Произведению С Иными Певцами

— Я признателен судьбине за то, что работал с наилучшими специалистами в этом жанре... Не желаю огорчать оставшихся, Хазанов на эстраде был тогда номер один. Хотя когда сегодня посмотрю в ютубе Шифрина — лицезрю, как же отлично он трудится! Володя Винокур не просто профессиональный комик, у него еще и негустой дар владеть к себе окружающих. В фирмы, за харчем нет ему одинаковых. Будь то артисты, боевые, бизнесмены — со всеми сыщет всеобщий язычок, отодвинет на время все ваши проблемы.

О СОЗДАНИИ МИНИАТЮР ПОД Обусловленного АРТИСТА

— Только с Райкиным я работал «под артиста». А остальные — Хазанов, Шиф­рин, Винокур, Клара Новикова — брали готовые тексты. Когда-то я дал Шиф­рину «Раскаивающуюся Магдалину». Она выпалила, стала для Фимы трамплином. С Яном Арлазоровым было интересно, но нелегко помогать. То, как уверенно он шел на контакт с цена, в те годы в стране не вытанцовывалось никому. Для Романа Карцева написал спектакль «Зал ожидания». У меня был одинаковый повесть про то, как различные люди намерились в одном участке, где годами чего-то все ожидают. Когда-то в Одессе Виктор Ильченко сказал: «Хороший повесть, чем не повод для представления?» Но тогда ничего не сотворилось. А лет через десяток, когда Вити уже не было, Карцев шмальнул составить спектакль, что я и нашел. Это был наш один-единственный эксперимент, потому что мы с Карцевым «многообразной группы месячные». И лучшего созидательного союза, чем одесситы Жванецкий, Ильченко и Карцев, быть не могло. Они понимали друг друга с полуслова. Все три из Одессы, я ленинградский. Поэтому этакая мичуринская автотрансплантация 1-го к иному, вышло неплохо, но не больше.

О СВОЕМ ФИРМЕННОМ Манере ИСПОЛНЕНИЯ

— Временами меня спрашивают: «А вы дома также так говорите?» Люди мыслят, что я подключаю собственный тембр перед отчетом. Нет, я в жизни подобной же, как на сцене, — не умею прикидываться. Коллеги вышли на сцену, заряженные до искр энергетикой. А я действую «от противного»: появляюсь перед созерцателями раскупленный, но запускаю их в себя, и через минутку выясняет контакт. И мне с ними, и им со мною отлично.

ОБ ИЗМЕНЕНИИ ВОСПРИЯТИЯ ЮМОРА В НАШИ ДНИ

— У меня был очень известный повесть «Бакшиш» — Жванецкий когда-то сказал, что это наилучший потешный повесть русского периода. Чтиво брало 18 минуют, и я выполнял его не только в собственных бардовских вечерах, но и в монтажных выступлениях. И всегда признательные овация… Шло время, вокруг телефоны, эсэмэски, лайки, и я ощутил: залу длинно внимать одна произведение нелегко. С болью в душе завязал уменьшать роль: 16 мин., 12, 10, 8. Когда уменьшил повесть в два раза, сказал себе «стоп» и перестал выполнять.

Да, время приказывает. Недавно окинул глазами свою библиотеку и поразмыслил, что моим потомокам она, наверное, уже не будет нужна. Предпринимал с армия «Шагреневую шкуру» Бальзака, решился возродить в памяти. Разбираю, и уже в конце первой страницы забуксовал. Слишком неторопливо. Не хватает компактности. Сейчас сочиняю в основном коротенькие повествования. А еще рассылаю друзьям собственные коротышки. Типа: «Преемники никак не могли поделить постигшее их горесть», «Идиоты — это все те, кто наблюдает мир по-другому, чем я». Подобных накопилось больше тыщи. Может, издам раздельной книжечкой.

О Малолетстве

— Чем далее заглядываешь в прошедшее, тем безмятежнее представляется миновавшаяся жизнь. Пожалуй, по истинному безоблачны мы были у исходной груди, где и прочмокали наилучшие годы… Я родился в Свердловске во время борьбы, в 1945 году. Полдюжины первых месяцев жизни там, прочая жизнь в Петербурге. Когда минуя много лет вернул в Екатеринбург на концерт, отец просил отыскать дом, в котором я родился, — на улице Шейнкмана, 3-ий от угла, последний этаж, два левосторонных окна. После выступления, запоздало вечерком я сделал дом, два окошки, расплакался. Примчал домой, повествую отцу, как защищал перед тем самым девятиэтажным жилищем. Отец сообщает: «Подожди! В том обиталище, где ты родился, было пять этажей». Обнаружилось, на зоне старого дома возвели новый. И не под этими окнами я рыдал... Я родился в 1945 году и еще помню эпохи, когда не было теликов. Но спичечки уже были, и огонь трением мы не промышляли. Все обменивается — что-то наступает, что-то уходит. Можете подобное отрекомендовать: книжки были на вес золота. Давали их на ночь, присвоенные до дыр! Но благодаря этому дефициту наше поколение прочло все наилучшее — выжимку из мировой литературы.

О ЦЕНЗУРЕ В ПРОГРАММЕ «ВОКРУГ Хохота»

— Был прежестокий отбор писательского свойства слов. Основным редактором была Татьяна Олеговна Паухова. Она сохраняла планку, чтобы на экране не появилось намека на непристойность. Сегодня само мнение «непристойность» непонимаю без переводчика. Благодаря Пауховой выковался особый манера писательского юмора. Только один раз из мой повествования зачеркнули речь. Заметил я это, когда в ютубе переглядывал отметка, где Хазанов разбирал мой повесть «Незрелый хор в иноземном посольстве». Детушки соответственны были петь в австрийском посольстве, но доставили их в венгерское. В моем тексте было речь «австро-мадьярский» посредник. В записи прибрали. Наверное, по ловким суждениям. Или с испугу, на любой случай. В те эпохи «цензуру» силились включать некоторые созерцатели. У меня сохранилось письмецо от подобного сердитого, который решился, что в своем повествовании я обижаю пролетарых, колхозников, докторов, академиков и вообще всех совковых людей одним махом.

О САМОМ Комичном ПРИЗНАНИИ В Симпатии К ЕГО ТВОРЧЕСТВУ

— Занятная была положение… У меня есть фраза: «Если от вас ушла супруга, а вы не чувствуете унынии, помедлите. Жена вернется, а с ней опечаль». Еду в «Красноватой стреле» домой, в Питер. В тамбуре подходит молодой человек и сообщает: «Я ваш хахаль! Отличные шутки ваши в фирмы имеют успех». Спрашиваю: «Какие, пример?» Товарищ на секунду задумался и сообщает: «Ну там приблизительно вот так: «Если от вас ушла супруга, а вы этого не наблюли, ну и хрен с ней!» И загоготал так, как словно ничего смешней в его жизни не было! Запомните: в юморе очень главен распорядок слов! И вообще в жизни главен распорядок!

(Инна Фомина, «7 суток», 11.06.23)