Семен Альтов: «Я в жизни такой же, как на сцене, — не умею прикидываться»

О Службе С АРКАДИЕМ РАЙКИНЫМ

— Я писал для Аркадия Исаако­вича его последний спектакль «Мир жилью твоему». В связи с сим одна жур­налистка как-то задала вопрос: «Что вы пережили, когда испытали, что ваш спектакль стал для Райкина заключительным?» Вероятно, хотела, чтобы я испытал себя убийцей. Поэтому так главен подбор и распорядок слов даже в обычной речи, а в юморе особенно... Когда я приступил трудиться с Райкиным, он уже был отдален от прежний дивной формы. Два инфаркта так просто не изучают. При этом Райкин-артист по-былому мог происходить неимоверные вещи. Я не раз случал у него в квартире на улице Горьковатого. Единожды Райкин, как всегда, посиживает в кресле, невиновною лапой удерживает подрагивающую левую. Пожилой, находившийся человек с тихим гласом, только два огромных темных глаза указаны на меня. Говорит прикол про человека, который закатывает в комнатку, раздевается. И внезапно я это все испытываю: как носит отстраненная с головы ворона и нависает на вешалке, человек сбрасывает туфли и шевелит перстами... Вот что может великий артист!

О Занятию С Иными Актерами

— Я признателен роке за то, что работал с наилучшими спецами в этом жанре... Не желаю огорчать оставшихся, Хазанов на эстраде был тогда номер один. Хотя когда сегодня вижу в ютубе Шифрина — зрю, как же отлично он трудится! Володя Винокур не просто профессиональный комик, у него еще и негустой дар владеть к себе окружающих. В фирмы, за харчем нет ему равновеликих. Будь то жженною, армейские, бизнесмены — со всеми сыщет всеобщий язычок, отодвинет на время все ваши проблемы.

О СОЗДАНИИ МИНИАТЮР ПОД Поставленного АРТИСТА

— Только с Райкиным я работал «под артиста». А остальные — Хазанов, Шиф­рин, Винокур, Клара Новикова — брали готовые тексты. Когда-то я дал Шиф­рину «Раскаивающуюся Магдалину». Она пальнула, стала для Фимы трамплином. С Яном Арлазоровым было интересно, но нелегко помогать. То, как уверенно он шел на контакт с цена, в те годы в стране не выходило никому. Для Романа Карцева написал спектакль «Зал ожидания». У меня был одинаковый повесть про то, как различные люди намерились в одном зоне, где годами чего-то все ожидают. Когда-то в Одессе Виктор Ильченко сказал: «Хороший повесть, чем не повод для представления?» Но тогда ничего не сотворилось. А лет через 10, когда Вити уже не было, Карцев шмальнул составить спектакль, что я и нашел. Это был наш один-единственный эксперимент, потому что мы с Карцевым «разнообразной группы менструация». И лучшего креативного союза, чем одесситы Жванецкий, Ильченко и Карцев, быть не могло. Они понимали друг друга с полуслова. Все три из Одессы, я санкт-петербургский. Поэтому этакая мичуринская автотрансплантация 1-го к иному, удалось неплохо, но не больше.

О СВОЕМ ФИРМЕННОМ Языке ИСПОЛНЕНИЯ

— Временами меня спрашивают: «А вы дома также так говорите?» Люди мыслят, что я подсоединяю собственный тембр перед отчетом. Нет, я в жизни подобной же, как на сцене, — не умею прикидываться. Коллеги сходили на сцену, заряженные до искр энергетикой. А я действую «от противного»: появляюсь перед созерцателями раскупленный, но запускаю их в себя, и через минутку выясняет контакт. И мне с ними, и им со мною отлично.

ОБ ИЗМЕНЕНИИ ВОСПРИЯТИЯ ЮМОРА В НАШИ ДНИ

— У меня был очень известный повесть «Бакшиш» — Жванецкий когда-то сказал, что это наилучший потешный повесть русского периода. Прочитывание брало 18 исполнятся, и я выполнял его не только в собственных бардовских вечерах, но и в монтажных выступлениях. И всегда замедляемого овация… Шло время, вокруг телефоны, эсэмэски, лайки, и я почуял: залу длинно внимать один произведение нелегко. С болью в душе приступил уменьшать документ: 16 исполнятся, 12, 10, 8. Когда уменьшил повесть в два раза, сказал себе «стоп» и перестал оправдывать.

Да, время устанавливает. Недавно окинул глазами свою библиотеку и поразмыслил, что моим потомокам она, наверное, уже не будет нужна. Брал с полочки «Шагреневую шкуру» Бальзака, решился возродить в памяти. Разбираю, и уже в конце первой страницы забуксовал. Слишком неторопливо. Не хватает компактности. Сейчас сочиняю в основном коротенькие повествования. А еще рассылаю друзьям собственные коротышки. Типа: «Преемники никак не могли поделить постигшее их горесть», «Идиоты — это все те, кто видит мир по-другому, чем я». Подобных накопилось больше тыс.. Может, издам единичной книжечкой.

О Малолетстве

— Чем далее заглядываешь в прошедшее, тем безмятежнее представляется миновавшая жизнь. Пожалуй, по истинному блаженны мы были у исходной груди, где и прочмокали наилучшие годы… Я родился в Свердловске во время борьбы, в 1945 году. 6 первых месяцев жизни там, прочая жизнь в Петербурге. Когда погодя много лет вернул в Екатеринбург на концерт, отец шмальнул отыскать дом, в котором я родился, — на улице Шейнкмана, 3 от угла, последний этаж, два левосторонных окна. После выступления, прот вечерком я сделал дом, два оконца, расплакался. Примчал домой, говорю отцу, как защищал перед тем самым девятиэтажным обиталищем. Отец сообщает: «Подожди! В том обиталище, где ты родился, было пять этажей». Стало, на зоне старого дома возвели новый. И не под этими окнами я рыдал... Я родился в 1945 году и еще помню эпохи, когда не было телеков. Но спичечки уже были, и огонь трением мы не доставали. Все обменивается — что-то подходит, что-то уходит. Можете этакое отрекомендовать: книжки были на вес золота. Давали их на ночь, присвоенные до дыр! Но благодаря этому дефициту наше поколение прочло все наилучшее — выжимку из мировой литературы.

О ЦЕНЗУРЕ В ПРОГРАММЕ «ВОКРУГ Хохота»

— Был жутчайший отбор писательского свойства слов. Основным редактором была Татьяна Олеговна Паухова. Она удерживала планку, чтобы на экране не появилось намека на непристойность. Сегодня само речь «непристойность» непонимаю без переводчика. Благодаря Пауховой выковался особый манера писательского юмора. Только один раз из мой повествования зачеркнули мнение. Обличил я это, когда в ютубе переглядывал пометка, где Хазанов декламировал мой повесть «Отроческий хор в иноземном посольстве». Дети обязаны были петь в австрийском посольстве, но доставили их в венгерское. В моем тексте было речь «австро-мадьярский» посолка. В записи прибрали. Наверное, по дипломатичным уразумениям. Или с испугу, на любой случай. В те эпохи «цензуру» старались впрыскивать некоторые созерцатели. У меня сохранилось письмецо от подобного сердитого, который решился, что в своем очерке я обижаю пролетарых, колхозников, докторов, академиков и вообще всех совковых людей одним махом.

О САМОМ Комическом ПРИЗНАНИИ В Симпатии К ЕГО ТВОРЧЕСТВУ

— Интересная была обстановка… У меня есть фраза: «Если от вас ушла супруга, а вы не чувствуете унынии, погодите. Жена вернется, а с ней опечаль». Еду в «Портвеой стреле» домой, в Питер. В тамбуре подходит молодой человек и сообщает: «Я ваш ухажер! Примечательные шутки ваши в фирмы имеют успех». Спрашиваю: «Какие, пример?» Спопутник на секунду задумался и сообщает: «Ну там приблизительно вот так: «Если от вас ушла супруга, а вы этого не отметили, ну и хрен с ней!» И загоготал так, как словно ничего смешней в его жизни не было! Запомните: в юморе очень главен распорядок слов! И вообще в жизни главен распорядок!

(Инна Фомина, «7 суток», 11.06.23)