Семен Альтов: «Я в жизни такой же, как на сцене, — не умею прикидываться»

О Занятии С АРКАДИЕМ РАЙКИНЫМ

— Я писал для Аркадия Исаако­вича его последний спектакль «Мир жилья твоему». В связи с сим одна жур­налистка как-то задала вопрос: «Что вы испытали, когда выяснили, что ваш спектакль стал для Райкина заключительным?» Вероятно, хотела, чтобы я ощутил себя убийцей. Поэтому так главен подбор и распорядок слов даже в обычной речи, а в юморе особенно... Когда я приступил трудиться с Райкиным, он уже был отдален от прежной умопомрачительной формы. Два инфаркта так просто не учат. При этом Райкин-артист по-минувшему мог происходить неимоверные вещи. Я не раз случал у него в квартире на улице Тяжелого. Единожды Райкин, как всегда, посиживает в кресле, справедливой лапой держает подрагивающую левую. Пожилой, вареный человек с тихим гласом, только два огромных темных глаза указаны на меня. Повествует прикол про человека, который закатывает в комнатку, раздевается. И внезапно я это все испытываю: как ехит сдернутая с головы шапка и нависает на вешалке, человек сбрасывает туфли и шевелит перстами... Вот что может великий артист!

О Занятии С Иными Певцами

— Я признателен доле за то, что работал с наилучшими мастаками в этом жанре... Не желаю огорчать прочих, Хазанов на эстраде был тогда номер один. Хотя когда сегодня кажусь в ютубе Шифрина — зрю, как же отлично он трудится! Володя Винокур не просто профессиональный комик, у него еще и негустой дар владеть к себе окружающих. В фирмы, за харчем нет ему одинаковых. Будь то жженною, боевые, бизнесмены — со всеми отыщет всеобщий язычок, отодвинет на время все ваши проблемы.

О СОЗДАНИИ МИНИАТЮР ПОД Назначенного АРТИСТА

— Только с Райкиным я работал «под артиста». А остальные — Хазанов, Шиф­рин, Винокур, Клара Новикова — брали готовые тексты. Когда-то я дал Шиф­рину «Раскаивающуюся Магдалину». Она саданула, стала для Фимы трамплином. С Яном Арлазоровым было интересно, но нелегко помогать. То, как уверенно он шел на контакт с претензия, в те годы в стране не получалось никому. Для Романа Карцева написал спектакль «Зал ожидания». У меня был одинаковый повесть про то, как различные люди намерились в одном площади, где годами чего-то все ожидают. Когда-то в Одессе Виктор Ильченко сказал: «Хороший повесть, чем не повод для представления?» Но тогда ничего не сотворилось. А лет через 10, когда Вити уже не было, Карцев шмальнул составить спектакль, что я и ес. Это был наш один-единственный эксперимент, потому что мы с Карцевым «разнообразной группы месячные». И лучшего созидательного союза, чем одесситы Жванецкий, Ильченко и Карцев, быть не могло. Они понимали друг друга с полуслова. Все 3 из Одессы, я петроградский. Поэтому таковая мичуринская прививание 1-го к иному, удалось неплохо, но не больше.

О СВОЕМ ФИРМЕННОМ Манере ИСПОЛНЕНИЯ

— Временами меня спрашивают: «А вы дома также так говорите?» Люди мыслят, что я подсоединяю собственный тембр перед отчетом. Нет, я в жизни подобной же, как на сцене, — не умею прикидываться. Коллеги глядели на сцену, заряженные до искр энергетикой. А я тружусь «от противного»: появляюсь перед созерцателями раскупленный, но запускаю их в себя, и через минутку выясняет контакт. И мне с ними, и им со меньшей отлично.

ОБ ИЗМЕНЕНИИ ВОСПРИЯТИЯ ЮМОРА В НАШИ ДНИ

— У меня был очень известный повесть «Бакшиш» — Жванецкий когда-то сказал, что это наилучший потешный повесть русского периода. Чтиво брало 18 времен, и я выполнял его не только в собственных бардовских вечерах, но и в монтажных выступлениях. И всегда признательные овация… Шло время, вокруг телефоны, эсэмэски, лайки, и я почуял: залу длинно внимать одна произведение нелегко. С болью в душе приступил уменьшать роль: 16 исполнятся, 12, 10, 8. Когда уменьшил повесть в два раза, сказал себе «стоп» и перестал оправдывать.

Да, время устанавливает. Недавно окинул глазами свою библиотеку и поразмыслил, что моим потомокам она, наверное, уже не будет нужна. Предпринимал с полочки «Шагреневую шкуру» Бальзака, решился возродить в памяти. Декламирую, и уже в конце первой страницы забуксовал. Слишком неторопливо. Не хватает компактности. Сейчас сочиняю в основном коротенькие повествования. А еще рассылаю друзьям собственные коротышки. Типа: «Преемники никак не могли поделить постигшее их горесть», «Идиоты — это все те, кто наблюдает мир по-другому, чем я». Подобных накопилось больше тыщи. Может, издам единичной книжечкой.

О Малолетстве

— Чем далее заглядываешь в прошедшее, тем безмятежнее представляется миновавшаяся жизнь. Пожалуй, по истинному удачливы мы были у исходной груди, где и прочмокали наилучшие годы… Я родился в Свердловске во время борьбы, в 1945 году. Полдюжины первых месяцев жизни там, прочая жизнь в Петербурге. Когда минуя много лет вернул в Екатеринбург на концерт, отец шмальнул отыскать дом, в котором я родился, — на улице Шейнкмана, 3 от угла, последний этаж, два левосторонных окна. После выступления, прот вечерком я сделал дом, два оконца, расплакался. Примчал домой, повествую отцу, как защищал перед тем самым девятиэтажным жилищем. Отец сообщает: «Подожди! В том таунхаусе, где ты родился, было пять этажей». Очутилось, на участке старого дома возвели новый. И не под тьмами окнами я рыдал... Я родился в 1945 году и еще помню эпохи, когда не было телеков. Но спичечки уже были, и огонь трением мы не зарабатывали. Все обменивается — что-то наступает, что-то уходит. Можете эдакое отрекомендовать: книжки были на вес золота. Давали их на ночь, присвоенные до дыр! Но благодаря этому дефициту наше поколение пробежало все наилучшее — выжимку из мировой литературы.

О ЦЕНЗУРЕ В ПРОГРАММЕ «ВОКРУГ Хохота»

— Был жестокий отбор писательского свойства слов. Основным редактором была Татьяна Олеговна Паухова. Она удерживала планку, чтобы на экране не появилось намека на непристойность. Сегодня само речь «непристойность» непонимаю без переводчика. Благодаря Пауховой выковался особый манера писательского юмора. Только один раз из мои повествования зачеркнули речь. Выказал я это, когда в ютубе переглядывал фанера, где Хазанов декламировал мой повесть «Отроческий хор в иноземном посольстве». Ребятишки обязаны были петь в австрийском посольстве, но доставили их в венгерское. В моем тексте было речь «австро-мадьярский» посланец. В записи прибрали. Наверное, по ловким сужденьям. Или с испугу, на любой случай. В те эпохи «цензуру» силились включать некоторые созерцатели. У меня сохранилось письмецо от подобного сердитого, который решился, что в своем повествовании я обижаю пролетарых, колхозников, докторов, академиков и вообще всех совковых людей одним махом.

О САМОМ Комическом ПРИЗНАНИИ В Симпатии К ЕГО ТВОРЧЕСТВУ

— Интересная была конъюнктура… У меня есть фраза: «Если от вас ушла супруга, а вы не чувствуете унынию, обождите. Жена вернется, а с ней опечаль». Еду в «Красивой стреле» домой, в Питер. В тамбуре подходит молодой человек и сообщает: «Я ваш фанат! Примечательные шутки ваши в фирмы имеют успех». Спрашиваю: «Какие, пример?» Товарищ на секунду задумался и сообщает: «Ну там приблизительно вот так: «Если от вас ушла супруга, а вы этого не приметили, ну и хрен с ней!» И загоготал так, как словно ничего смешней в его жизни не было! Запомните: в юморе очень главен распорядок слов! И вообще в жизни главен распорядок!

(Инна Фомина, «7 суток», 11.06.23)