Семен Альтов: «Я в жизни такой же, как на сцене, — не умею прикидываться»

О Занятии С АРКАДИЕМ РАЙКИНЫМ

— Я писал для Аркадия Исаако­вича его последний спектакль «Мир таунхаусу твоему». В связи с сим одна жур­налистка как-то задала вопрос: «Что вы ощутили, когда познали, что ваш спектакль стал для Райкина заключительным?» Вероятно, хотела, чтобы я испытал себя убийцей. Поэтому так главен подбор и распорядок слов даже в обычной речи, а в юморе особенно... Когда я приступил трудиться с Райкиным, он уже был отдален от прежний чудною формы. Два инфаркта так просто не изучают. При этом Райкин-артист по-былому мог происходить неимоверные вещи. Я не раз случал у него в квартире на улице Тяжелого. Единожды Райкин, как всегда, посиживает в кресле, справедливой рукою держает подрагивающую левую. Пожилой, находившийся человек с тихим гласом, только два огромных темных глаза указаны на меня. Повествует прикол про человека, который закатывает в комнатку, раздевается. И внезапно я это все ведаю: как ехит освобожденная с головы панама и нависает на вешалке, человек сбрасывает туфли и шевелит перстами... Вот что может великий артист!

О Занятию С Иными Певцами

— Я признателен доле за то, что работал с наилучшими специалистами в этом жанре... Не желаю огорчать других, Хазанов на эстраде был тогда номер один. Хотя когда сегодня выгляжу в ютубе Шифрина — ведаю, как же отлично он трудится! Володя Винокур не просто профессиональный комик, у него еще и негустой дар владеть к себе окружающих. В фирмы, за харчем нет ему одинаковых. Будь то жженную, боевые, бизнесмены — со всеми разыщет всеобщий язычок, отодвинет на время все ваши проблемы.

О СОЗДАНИИ МИНИАТЮР ПОД Обусловленного АРТИСТА

— Только с Райкиным я работал «под артиста». А остальные — Хазанов, Шиф­рин, Винокур, Клара Новикова — брали готовые тексты. Когда-то я дал Шиф­рину «Раскаивающуюся Магдалину». Она пальнула, стала для Фимы трамплином. С Яном Арлазоровым было интересно, но нелегко помогать. То, как уверенно он шел на контакт с претензия, в те годы в стране не выходило никому. Для Романа Карцева написал спектакль «Зал ожидания». У меня был одинаковый повесть про то, как различные люди намерились в одном зоне, где годами чего-то все ожидают. Когда-то в Одессе Виктор Ильченко сказал: «Хороший повесть, чем не повод для представления?» Но тогда ничего не произошло. А лет через десятеро, когда Вити уже не было, Карцев шмальнул составить спектакль, что я и ес. Это был наш один-единственный эксперимент, потому что мы с Карцевым «разнообразной группы гости». И лучшего созидательного союза, чем одесситы Жванецкий, Ильченко и Карцев, быть не могло. Они понимали друг друга с полуслова. Все три из Одессы, я санкт-петербургский. Поэтому экая мичуринская трансплантация 1-го к иному, вышло неплохо, но не больше.

О СВОЕМ ФИРМЕННОМ Слоге ИСПОЛНЕНИЯ

— Временами меня спрашивают: «А вы дома также так говорите?» Люди мыслят, что я подключаю собственный тембр перед спичем. Нет, я в жизни подобной же, как на сцене, — не умею прикидываться. Коллеги вылезали на сцену, заряженные до искр энергетикой. А я делаю «от противного»: появляюсь перед созерцателями раскупленный, но запускаю их в себя, и через минутку выясняет контакт. И мне с ними, и им со мною отлично.

ОБ ИЗМЕНЕНИИ ВОСПРИЯТИЯ ЮМОРА В НАШИ ДНИ

— У меня был очень известный повесть «Бакшиш» — Жванецкий когда-то сказал, что это наилучший насмешливый повесть русского периода. Чтиво брало 18 стукнут, и я оправдывал его не только в собственных бардовских вечерах, но и в монтажных выступлениях. И всегда замедляемого овация… Шло время, вокруг телефоны, эсэмэски, лайки, и я испытал: залу длинно внимать одна произведение нелегко. С болью в душе приступил уменьшать контент: 16 стукнут, 12, 10, 8. Когда уменьшил повесть в два раза, сказал себе «стоп» и перестал выполнять.

Да, время приказывает. Недавно окинул глазами свою библиотеку и поразмыслил, что моим потомокам она, наверное, уже не будет нужна. Предпринимал с войско «Шагреневую шкуру» Бальзака, решился настроить в памяти. Разбираю, и уже в конце первой страницы забуксовал. Слишком неторопливо. Не хватает компактности. Сейчас сочиняю в основном коротенькие повествования. А еще рассылаю приятелям собственные коротышки. Типа: «Преемники никак не могли поделить постигшее их горесть», «Идиоты — это все те, кто испытывает мир по-другому, чем я». Подобных накопилось больше тыщи. Может, издам раздельной книжечкой.

О Малолетстве

— Чем далее заглядываешь в прошедшее, тем безмятежнее представляется минувший жизнь. Пожалуй, по истинному сладки мы были у исходной груди, где и прочмокали наилучшие годы… Я родился в Свердловске во время борьбы, в 1945 году. Полдюжины первых месяцев жизни там, прочая жизнь в Петербурге. Когда минуя много лет прихрял в Екатеринбург на концерт, отец просил отыскать дом, в котором я родился, — на улице Шейнкмана, 3 от угла, последний этаж, два левосторонных окна. После выступления, запоздало вечерком я сделал дом, два окошка, расплакался. Примчал домой, сказываю отцу, как торчать перед тем самым девятиэтажным жильем. Отец сообщает: «Подожди! В том обиталище, где ты родился, было пять этажей». Попало, на участке старого дома возвели новый. И не под этими окнами я рыдал... Я родился в 1945 году и еще помню эпохи, когда не было тв. Но спичечки уже были, и огонь трением мы не доставали. Все обменивается — что-то настает, что-то уходит. Можете этакое отрекомендовать: книжки были на вес золота. Давали их на ночь, присвоенные до дыр! Но благодаря этому дефициту наше поколение прочло все наилучшее — выжимку из мировой литературы.

О ЦЕНЗУРЕ В ПРОГРАММЕ «ВОКРУГ Хохота»

— Был суровейший отбор писательского свойства слов. Основным редактором была Татьяна Олеговна Паухова. Она хранила планку, чтобы на экране не появилось намека на непристойность. Сегодня само речь «непристойность» непонимаю без переводчика. Благодаря Пауховой выковался особый манера писательского юмора. Только один раз из мой повествования зачеркнули речь. Обличил я это, когда в ютубе переглядывал фанера, где Хазанов разбирал мой повесть «Отроческий хор в иноземном посольстве». Дети обязаны были петь в австрийском посольстве, но доставили их в венгерское. В моем тексте было мнение «австро-мадьярский» посланец. В записи прибрали. Наверное, по ловким уразуменьям. Или с испугу, на любой случай. В те эпохи «цензуру» силились впрыскивать некоторые созерцатели. У меня сохранилось письмецо от подобного сердитого, который решился, что в своем повествовании я обижаю пролетарых, колхозников, докторов, академиков и вообще всех русских людей одним махом.

О САМОМ Курьезном ПРИЗНАНИИ В Симпатии К ЕГО ТВОРЧЕСТВУ

— Занятная была конъюнктура… У меня есть фраза: «Если от вас ушла супруга, а вы не чувствуете унынию, погодите. Жена вернется, а с ней опечаль». Еду в «Портвеой стреле» домой, в Питер. В тамбуре подходит молодой человек и сообщает: «Я ваш хахаль! Примечательные шутки ваши в фирмы имеют успех». Спрашиваю: «Какие, пример?» Спопутник на секунду задумался и сообщает: «Ну там приблизительно вот так: «Если от вас ушла супруга, а вы этого не наблюли, ну и хрен с ней!» И загоготал так, как словно ничего смешней в его жизни не было! Запомните: в юморе очень главен распорядок слов! И вообще в жизни главен распорядок!

(Инна Фомина, «7 суток», 11.06.23)