Семен Альтов: «Я в жизни такой же, как на сцене, — не умею прикидываться»

О Занятии С АРКАДИЕМ РАЙКИНЫМ

— Я писал для Аркадия Исаако­вича его последний спектакль «Мир жилью твоему». В связи с сиим одна жур­налистка как-то задала вопрос: «Что вы испытали, когда познали, что ваш спектакль стал для Райкина заключительным?» Вероятно, хотела, чтобы я испытал себя убийцей. Поэтому так главен подбор и распорядок слов даже в обычной речи, а в юморе особенно... Когда я завязал трудиться с Райкиным, он уже был чужд от прежний умопомрачительной формы. Два инфаркта так просто не учат. При этом Райкин-артист по-былому мог происходить немыслимые вещи. Я не раз случал у него в квартире на улице Несладкого. Единожды Райкин, как всегда, посиживает в кресле, справедливой лапкой удерживает подрагивающую левую. Пожилой, находившийся человек с тихим гласом, только два огромных темных глаза сориентированы на меня. Говорит прикол про человека, который закатывает в комнатку, раздевается. И внезапно я это все ведаю: как ехит отстраненная с головы убор и нависает на вешалке, человек сбрасывает туфли и шевелит перстами... Вот что может великий артист!

О Занятии С Иными Актерами

— Я признателен судьбине за то, что работал с наилучшими мастаками в этом жанре... Не желаю огорчать других, Хазанов на эстраде был тогда номер один. Хотя когда сегодня вижу в ютубе Шифрина — виду, как же отлично он трудится! Володя Винокур не просто профессиональный комик, у него еще и негустой дар владеть к себе окружающих. В фирмы, за харчем нет ему равновеликих. Будь то лицедеи, боевые, бизнесмены — со всеми сыщет всеобщий язычок, отодвинет на время все ваши проблемы.

О СОЗДАНИИ МИНИАТЮР ПОД Обусловленного АРТИСТА

— Только с Райкиным я работал «под артиста». А остальные — Хазанов, Шиф­рин, Винокур, Клара Новикова — брали готовые тексты. Когда-то я дал Шиф­рину «Раскаивающуюся Магдалину». Она пальнула, стала для Фимы трамплином. С Яном Арлазоровым было интересно, но нелегко помогать. То, как уверенно он шел на контакт с пробка, в те годы в стране не получалось никому. Для Романа Карцева написал спектакль «Зал ожидания». У меня был одинаковый повесть про то, как различные люди намерились в одном участке, где годами чего-то все ожидают. Когда-то в Одессе Виктор Ильченко сказал: «Хороший повесть, чем не повод для представления?» Но тогда ничего не содеялось. А лет через десяток, когда Вити уже не было, Карцев шмальнул составить спектакль, что я и осуществлял. Это был наш один-единственный эксперимент, потому что мы с Карцевым «разнообразной группы менструация». И лучшего креативного союза, чем одесситы Жванецкий, Ильченко и Карцев, быть не могло. Они понимали друг друга с полуслова. Все 3 из Одессы, я санкт-петербургский. Поэтому таковая мичуринская трансплантация 1-го к иному, вышло неплохо, но не больше.

О СВОЕМ ФИРМЕННОМ Языке ИСПОЛНЕНИЯ

— Временами меня спрашивают: «А вы дома также так говорите?» Люди мыслят, что я вливаю собственный тембр перед отчетом. Нет, я в жизни подобной же, как на сцене, — не умею прикидываться. Коллеги вылезали на сцену, заряженные до искр энергетикой. А я тружусь «от противного»: появляюсь перед созерцателями раскупленный, но запускаю их в себя, и через минутку выясняет контакт. И мне с ними, и им со мною отлично.

ОБ ИЗМЕНЕНИИ ВОСПРИЯТИЯ ЮМОРА В НАШИ ДНИ

— У меня был очень известный повесть «Бакшиш» — Жванецкий когда-то сказал, что это наилучший потешный повесть русского периода. Литература брало 18 времен, и я выполнял его не только в собственных бардовских вечерах, но и в монтажных выступлениях. И всегда замедляемого хлопание… Шло время, вокруг телефоны, эсэмэски, лайки, и я почуял: залу длинно внимать одну произведение нелегко. С болью в душе завязал уменьшать стенограмма: 16 минуют, 12, 10, 8. Когда уменьшил повесть в два раза, сказал себе «стоп» и перестал выполнять.

Да, время устанавливает. Недавно окинул глазами свою библиотеку и поразмыслил, что моим потомокам она, наверное, уже не будет нужна. Предпринимал с армия «Шагреневую шкуру» Бальзака, решился возродить в памяти. Разбираю, и уже в конце первой страницы забуксовал. Слишком неторопливо. Не хватает компактности. Сейчас сочиняю в основном коротенькие повествования. А еще рассылаю приятелям собственные коротышки. Типа: «Преемники никак не могли поделить постигшее их горесть», «Идиоты — это все те, кто испытывает мир по-другому, чем я». Подобных накопилось больше тыщи. Может, издам раздельной книжечкой.

О Малолетстве

— Чем далее заглядываешь в прошедшее, тем безмятежнее представляется миновавшаяся жизнь. Пожалуй, по истинному удачливы мы были у исходной груди, где и прочмокали наилучшие годы… Я родился в Свердловске во время борьбы, в 1945 году. 6 первых месяцев жизни там, прочая жизнь в Петербурге. Когда минуя много лет прихрял в Екатеринбург на концерт, отец просил отыскать дом, в котором я родился, — на улице Шейнкмана, 3 от угла, последний этаж, два изнаночных окна. После выступления, прот вечерком я сделал дом, два окошка, расплакался. Примчал домой, повествую отцу, как торчать перед тем самым девятиэтажным жильем. Отец сообщает: «Подожди! В том таунхаусе, где ты родился, было пять этажей». Очутилось, на районе старого дома возвели новый. И не под тьмами окнами я рыдал... Я родился в 1945 году и еще помню эпохи, когда не было телеков. Но спичечки уже были, и огонь трением мы не зарабатывали. Все обменивается — что-то подходит, что-то уходит. Можете таковое отрекомендовать: книжки были на вес золота. Давали их на ночь, присвоенные до дыр! Но благодаря этому дефициту наше поколение почитало все наилучшее — выжимку из мировой литературы.

О ЦЕНЗУРЕ В ПРОГРАММЕ «ВОКРУГ Хохота»

— Был суровейший отбор писательского свойства слов. Основным редактором была Татьяна Олеговна Паухова. Она хранила планку, чтобы на экране не появилось намека на непристойность. Сегодня само речь «непристойность» непонимаю без переводчика. Благодаря Пауховой выковался особый манера писательского юмора. Только один раз из мои повествования зачеркнули мнение. Выказал я это, когда в ютубе переглядывал отметка, где Хазанов разбирал мой повесть «Недоразвитый хор в иноземном посольстве». Дети соответственны были петь в австрийском посольстве, но доставили их в венгерское. В моем тексте было мнение «австро-мадьярский» посредник. В записи прибрали. Наверное, по ловким уразуменьям. Или с испугу, на любой случай. В те эпохи «цензуру» стремились впрыскивать некоторые созерцатели. У меня сохранилось письмецо от подобного сердитого, который решился, что в своем очерке я обижаю пролетарых, колхозников, докторов, академиков и вообще всех совковых людей одним махом.

О САМОМ Комическом ПРИЗНАНИИ В Симпатии К ЕГО ТВОРЧЕСТВУ

— Занятная была положение… У меня есть фраза: «Если от вас ушла супруга, а вы не чувствуете грусти, помедлите. Жена вернется, а с ней опечаль». Еду в «Прекрасной стреле» домой, в Питер. В тамбуре подходит молодой человек и сообщает: «Я ваш фанат! Прекрасные шутки ваши в фирмы имеют успех». Спрашиваю: «Какие, пример?» Товарищ на секунду задумался и сообщает: «Ну там приблизительно вот так: «Если от вас ушла супруга, а вы этого не подметили, ну и хрен с ней!» И загоготал так, как словно ничего смешней в его жизни не было! Запомните: в юморе очень главен распорядок слов! И вообще в жизни главен распорядок!

(Инна Фомина, «7 суток», 11.06.23)