Семен Альтов: «Я в жизни такой же, как на сцене, — не умею прикидываться»

О Занятию С АРКАДИЕМ РАЙКИНЫМ

— Я писал для Аркадия Исаако­вича его последний спектакль «Мир жилища твоему». В связи с сим одна жур­налистка как-то задала вопрос: «Что вы ощутили, когда разузнали, что ваш спектакль стал для Райкина заключительным?» Вероятно, хотела, чтобы я испытал себя убийцей. Поэтому так главен подбор и распорядок слов даже в обычной речи, а в юморе особенно... Когда я приступил трудиться с Райкиным, он уже был чужд от прежной чудною формы. Два инфаркта так просто не постигают. При этом Райкин-артист по-минувшему мог происходить невообразимые вещи. Я не раз случал у него в квартире на улице Горестного. Единожды Райкин, как всегда, посиживает в кресле, левой лапой держает подрагивающую левую. Пожилой, находившийся человек с тихим гласом, только два огромных темных глаза ориентированы на меня. Повествует прикол про человека, который закатывает в комнатку, раздевается. И внезапно я это все испытываю: как носит освобожденная с головы тюфяк и нависает на вешалке, человек сбрасывает туфли и шевелит перстами... Вот что может великий артист!

О Занятии С Иными Певцами

— Я признателен судьбине за то, что работал с наилучшими мастаками в этом жанре... Не желаю огорчать оставшихся, Хазанов на эстраде был тогда номер один. Хотя когда сегодня посмотрю в ютубе Шифрина — зрю, как же отлично он трудится! Володя Винокур не просто профессиональный комик, у него еще и негустой дар владеть к себе окружающих. В фирмы, за харчем нет ему равновеликих. Будь то жженною, боевые, бизнесмены — со всеми отыщет всеобщий язычок, отодвинет на время все ваши проблемы.

О СОЗДАНИИ МИНИАТЮР ПОД Обусловленного АРТИСТА

— Только с Райкиным я работал «под артиста». А остальные — Хазанов, Шиф­рин, Винокур, Клара Новикова — брали готовые тексты. Когда-то я дал Шиф­рину «Раскаивающуюся Магдалину». Она пальнула, стала для Фимы трамплином. С Яном Арлазоровым было интересно, но нелегко помогать. То, как уверенно он шел на контакт с затор, в те годы в стране не выходило никому. Для Романа Карцева написал спектакль «Зал ожидания». У меня был одинаковый повесть про то, как различные люди намерились в одном площади, где годами чего-то все ожидают. Когда-то в Одессе Виктор Ильченко сказал: «Хороший повесть, чем не повод для представления?» Но тогда ничего не сотворилось. А лет через 10, когда Вити уже не было, Карцев шмальнул составить спектакль, что я и нашел. Это был наш один-единственный эксперимент, потому что мы с Карцевым «разнообразной группы регулы». И лучшего созидательного союза, чем одесситы Жванецкий, Ильченко и Карцев, быть не могло. Они понимали друг друга с полуслова. Все 3 из Одессы, я петербургский. Поэтому таковая мичуринская окулировка 1-го к иному, вышло неплохо, но не больше.

О СВОЕМ ФИРМЕННОМ Манере ИСПОЛНЕНИЯ

— Временами меня спрашивают: «А вы дома также так говорите?» Люди мыслят, что я вливаю собственный тембр перед отчетом. Нет, я в жизни подобной же, как на сцене, — не умею прикидываться. Коллеги вылезали на сцену, заряженные до искр энергетикой. А я делаю «от противного»: появляюсь перед созерцателями раскупленный, но запускаю их в себя, и через минутку выясняет контакт. И мне с ними, и им со мною отлично.

ОБ ИЗМЕНЕНИИ ВОСПРИЯТИЯ ЮМОРА В НАШИ ДНИ

— У меня был очень известный повесть «Бакшиш» — Жванецкий когда-то сказал, что это наилучший смешной повесть русского периода. Чтиво брало 18 стукнут, и я выполнял его не только в собственных бардовских вечерах, но и в монтажных выступлениях. И всегда замедляемого хлопание… Шло время, вокруг телефоны, эсэмэски, лайки, и я ощутил: залу длинно внимать одна произведение нелегко. С болью в душе завязал уменьшать контент: 16 времен, 12, 10, 8. Когда уменьшил повесть в два раза, сказал себе «стоп» и перестал выполнять.

Да, время приказывает. Недавно окинул глазами свою библиотеку и поразмыслил, что моим потомокам она, наверное, уже не будет нужна. Предпринимал с полочки «Шагреневую шкуру» Бальзака, решился возродить в памяти. Декламирую, и уже в конце первой страницы забуксовал. Слишком неторопливо. Не хватает компактности. Сейчас сочиняю в основном коротенькие повествования. А еще рассылаю друзьям собственные коротышки. Типа: «Преемники никак не могли поделить постигшее их горесть», «Идиоты — это все те, кто испытывает мир по-другому, чем я». Подобных накопилось больше тыщи. Может, издам раздельной книжечкой.

О Малолетстве

— Чем далее заглядываешь в прошедшее, тем безмятежнее представляется миновавшая жизнь. Пожалуй, по истинному блаженны мы были у исходной груди, где и прочмокали наилучшие годы… Я родился в Свердловске во время борьбы, в 1945 году. 6 первых месяцев жизни там, прочая жизнь в Петербурге. Когда через много лет прихрял в Екатеринбург на концерт, отец просил отыскать дом, в котором я родился, — на улице Шейнкмана, 3 от угла, последний этаж, два изнаночных окна. После выступления, прот вечерком я сделал дом, два окошка, расплакался. Примчал домой, говорю отцу, как торчать перед тем самым девятиэтажным жилищем. Отец сообщает: «Подожди! В том таунхаусе, где ты родился, было пять этажей». Обнаружилось, на районе старого дома возвели новый. И не под этими окнами я рыдал... Я родился в 1945 году и еще помню эпохи, когда не было телеков. Но спичечки уже были, и огонь трением мы не зарабатывали. Все обменивается — что-то подходит, что-то уходит. Можете этакое отрекомендовать: книжки были на вес золота. Давали их на ночь, присвоенные до дыр! Но благодаря этому дефициту наше поколение пробежало все наилучшее — выжимку из мировой литературы.

О ЦЕНЗУРЕ В ПРОГРАММЕ «ВОКРУГ Хохота»

— Был жутчайший отбор писательского свойства слов. Основным редактором была Татьяна Олеговна Паухова. Она придерживала планку, чтобы на экране не появилось намека на непристойность. Сегодня само мнение «непристойность» непонимаю без переводчика. Благодаря Пауховой выковался особый манера писательского юмора. Только один раз из мой повествования зачеркнули речь. Заметил я это, когда в ютубе переглядывал фанера, где Хазанов декламировал мой повесть «Отроческий хор в иноземном посольстве». Мальва обязаны были петь в австрийском посольстве, но доставили их в венгерское. В моем тексте было речь «австро-мадьярский» посолка. В записи прибрали. Наверное, по ловким суждениям. Или с испугу, на любой случай. В те эпохи «цензуру» стремились включать некоторые созерцатели. У меня сохранилось письмецо от подобного ворчливого, который решился, что в своем повествовании я обижаю пролетарых, колхозников, докторов, академиков и вообще всех русских людей одним махом.

О САМОМ Комическом ПРИЗНАНИИ В Симпатии К ЕГО ТВОРЧЕСТВУ

— Занятная была положение… У меня есть фраза: «Если от вас ушла супруга, а вы не чувствуете унынии, обождите. Жена вернется, а с ней опечаль». Еду в «Прекрасною стреле» домой, в Питер. В тамбуре подходит молодой человек и сообщает: «Я ваш фанат! Примечательные шутки ваши в фирмы имеют успех». Спрашиваю: «Какие, пример?» Спопутник на секунду задумался и сообщает: «Ну там приблизительно вот так: «Если от вас ушла супруга, а вы этого не увидели, ну и хрен с ней!» И загоготал так, как словно ничего смешней в его жизни не было! Запомните: в юморе очень главен распорядок слов! И вообще в жизни главен распорядок!

(Инна Фомина, «7 суток», 11.06.23)