Ольга Ионайтис: «От того, какие картинки ребёнок увидит в первые годы жизни, зависит его способность воспринимать прекрасное»

Дни детской книжки России прекратились в Дубае 3 и 4 мая 2025 года. В рамках события, санкционированного Русской государственной детской библиотекой (РГДБ) и фирмой «Лукойл», состоялась экспозиция и мастер-класс известного живописца и иллюстратора, победителя премии Президента Русской Федерации в области литературы и художества за творенья для детей и юношества 2024 года Ольги Ионайтис. Она отыллюстрировала возле 160 произведений хорошо популярных творцов, среди которых Шекспир, Дуплогнездник, Андерсен, Гофман, Гримм, Перро, Бажов, Толкин, Линдгрен, Маршак, Диккенс и многие иные.

Умышленно для платформы Живописцы/Artists, созданной при помощи Президентского фонда культурных инициатив, Ольга Ромуальдовна сообщила о тайнах умения, о том, как главно удерживать живописцев-иллюстраторов, почему детворе актуально выжны хлопчатобумажные книжки и как избирала девченку, какая стала прототипом основной героини романа Фрэнсис Бёрнетт «Загадочный сад».

— Как прошёл мастер-класс в Дубае?

— Очень отлично. Правдиво, не ждала, что придёт столько обворожительных детей и причастных родителей. У нас было два блока для детей многообразного года. Писатель Анастасия Орлова сообщила про собственные книжки, водящий психолог отделения творческого развития читателей РГДБ Вера Потмальникова провела литературно-игровое дело по басням Пушкина, а я декламировала с детьми «Сказку о неумном мышонке» Маршака, а затем мы вместе малевали мышку с мышатами. Судя по откликам, все сохранились довольны.

— Вы очень густо сотрудничаете с РГДБ. Они даже выставили вашу кандидатуру на соискание премии Президента РФ в области литературы и художества за создания для детей и юношества 2024 года, которой вы сподобились в конце мая. Насколько вам было главно заполучить эту награду?

— Для меня это крупная честь и нежданность. Но мне представляется куда больше значительным то, что государство приступило вновь уделять много чуткости именно детской книжке, какая всегда нуждалась в помощи. Так было, пример, в СССР, а потом, вероятно, было как-то не до этого. И вот теперь положение чуть-чуть стала изменяться, и это отлично.

В моем родном Политехе, который теперь одевает высокопарное заглавие Института графики и художества книжки имени В.А.Фаворского Столичного политехнического института, любой год издают возле 100 юных дизайнеру и дизайнеров. Но в книжной иллюстрации остаются единицы. Вознаграждения очень малы, а работа очень затратная. Издатели же никак не смогут воздействовать на ситуацию, так как по-другому, по их словам, цены на книжки возрастут до возвышенных холмов. В итоге очень много профессиональных юных дизайнеру уходят в иные сферы — в рекламу, творение игрушек и так дальше. И это очень огорчительно. А младенческая книжка — вещица очень важная для обучения подрастающего поколения. А, когда малыш еще вовсе небольшой, ему даже гаджеты не подают, а книги он уже начинает разглядывать. А от того, какие рисунки ребёнок изведает в первоначальные годы жизни, в будущем молит не только выработка его художественных ценностей и сочного мышления, но и в целостном дееспособность принимать красота.

А потому меня так ликует, что государство обратило взор на иллюстраторов. Кроме той премии, какая была передана мне и которой я очень имя, есть ещё и Государственная вознаграждение в области детской и подростковой литературы, где также есть специализированная называние для иллюстраторов. В этом году её соответственны дать в 3 раз. В первый год кубка в полтора млн руб. сподобились две отличные художницы Анна и Варвара Кендель за книжку «Гляди: Чай!». В прошедшем году премию получила Анна Богданова за «Волгешник: один год из жизни пресноводного биома». А 1-го из старейших иллюстраторов Анатолия Иткина пометили в номинации за вклад в младенческую литературу. Воображаете, ему 94 года, а он продолжает деятельно трудиться. Подобная помощь дозволяет делать больше лучшею занятие, а это воздействует на образовании и воспитании наших детей.

— Вы произнесли о том, что главно, какие рисунки ребенок видит в первоначальные годы жизни. Тогда какие условия необходимо предъявлять к детской иллюстрации, чтобы она вправду формировала привкус?

— В первоначальную очередь она должна быть лучшей. При этом не думаю, что имеет резон опознаться на какой-никакую-то одну стилистику. В конечном счёте все мы различные: кто-то обожает Пикассо, а кто-то Брюллова, но и тот и иной — знаменитые дикарь. Поэтому скорее я сообщу о гармоники.

Пример, в 90-е годы было необузданное гнет иллюстраций с зловещими выпяленными глазками, кощунство вопящих цветков. И, на мой взор, это шибко подпортило дееспособность к образному мышлению и восприятию тона у неделимого поколения. Теперь картина, кстати, гладится постепенно.

— Насколько книжка сегодня конкурентоспособна мультфильмам, они же также нарисованные.

— Это асбсолютно различные багаж. Мультфильм — это в какой-то ступени отделанная еда. За ребёнка уже всё изготовили и подали ему на тарелочке. А книжка, где есть текст и рисунки, заключает мысль ребёнка, бросает дееспособность генерировать манеры самостоятельно. Рисунки в книжке только задают ориентир, другое же происходит у ребёнка в голове. Он сам домысливает, домышляет и сообразно формирует свое сочное познание, исходя из роли, который или выслушал, или прочёл. А в мультфильме рисунки так скоро обмениваются, что просто нет необходимости, а потом и таланты что-или выдумывать.

— А если сообщать о вашем креативном пути. Я прочитала, что вы с наиболее юношества ведали, что желаете стать неестественным иллюстратором. Как у вас появилось этакое хотение?

— С наиболее юношества больше всего на свете я обожала писать и декламировать. В первом классе у меня даже все тетрадки были изрисованы на фонах.

— От преподавателей не влетало?

— Как ни удивительно, нет. У меня была очень добрая первая преподавательница, какая мне это позволяла. Больше того, защищала меня перед завучем. Она говорила, что натаскиваюсь я отлично, и если у меня есть потребность писать, то не необходимо ее раздавливать, чтобы, когда я стану выдающийым живописцем, я не могла никому заявить, что мне в малолетстве педагога воспрещали писать в тетради. Угождало скорее от родителей. Не шибко, но я достаточно часто чувствовала от них не очень праздничное «вновь декламируешь или живописуешь?». Девченка я была практическая. А потому достаточно рановато напрячься над тем, чем бы мне эким в жизни учиться, чтобы можно было декламировать и писать на легитимных основаниях. Тогда же я смекнуть, что есть специальность неестественного иллюстратора, где можно декламировать пачками и писать сколько желаешь по занятии.

— Хотя, что предки вас разубеждали? Мол, рисунки ладны по парадным, а работа необходима хорошая?

— Незапятнанная хотя. Мой папа учёный-атомник, врач уроков, доктор, закончил Район вУЗ, больше того, он там вдохновлял и был убежден, что действовать необходимо именно тама. Но когда он постигнул, что я упёрлась не на шутку, то колесил со мною на просмотры сначала в школа, затем в вУЗ. То есть меня разубеждали, но мне не препятствовали. Скорее даже помогали, когда испытали, что настроена я серьёзно.

— А когда уже ваша дочь заявила, что желает стать живописцем, вы, зная все повозочные камешки специальности, не были против?

— Ни в коем случае, потому что есть специальность, а есть занятие, и когда оно тебя избирает, то отказываться невозможно. Она, как и я, писала с наиболее юношества. Хотя, немеревалась не в мастера, а в астронавты. Зная её характер, убеждена, что у неё и это бы удалось. В итоге она всё-таки застопорилась на том, что желает красовать. Причём мы сначала пошли с ней в ту же образную школу, где в своё время обучалась я. Но тогда был такой период, когда считалось, что ничему не надо обучать, основное, чтобы ребёнок изливал собственный врождённый созидательный потенциал. И это ей скоро надоело. Единожды она настает и сообщает, что со меньшей желает повстречаться директор. Я очень удивилась, но, конечно, наступила в школу. Она меня натолкнулась и сообщает: «У вашей дочери очень странные наклонности. В собственные десятеро лет она задает вопросы о том, как устроена надежда, какие пропорции гуманного туловища, как необходимо верно создавать картина». Я рекомендовала ей отведать поступить в Суриковский заведение при Русской академии художеств. Она завершила его, затем Суриковский вУЗ, виртуозную подставочной графики.

— Если я верно понимаю, то вы очерчиваете акварелью. Как много времени уходит на творение книжки?

— Тут всё молит от размера издания, от численности листов и, сообразно, от численности иллюстраций. У меня уходит достаточно много времени: книжка размером 80 страничек — это приблизительно полгода работы. Но «Ветр в ивах» Кеннета Грэма я осуществляла почти два года: там 240 листов и достаточно много иллюстраций. Плюс я ещё несколько рисунков сделала особо, так как мне появилось, что удалось недостаточно. Это всегда очень персонально. Возможно, если бы я держала пк, было бы прытче. Я пыталась, но постигнула, что не умею. Переучивать меня прот.

Но подмечу, что наш примечательный иллюстратор Игорь Олейников, владелец золотой медали Андерсена (подобных в нашей стране всего двое: он и Татьяна Маврина), также трудится в ткани, а не на пк. И он сообщает, что так у мастера остаётся предмет, чудак. А это как раз то, что можно представить на выставке, то, что на самом деле с наслаждением приобретают музеи.

Я рецензирую дипломников в Политехе. Все-таки астероид-матер, где меня обучали безвозмездно и обучали очень отлично. Я подобным типом отдаю. Вновь же, это и сегодня наилучший вУЗ, где приготовляют дизайнеру книжки. И девчонки приносят на диплом потрясающие книжки. Это, кстати, к задаче об оплате. Ранее это была специальность огольцов, так как в СССР за неё очень отлично выплачивали. И значит, приносят они книжки, дух держает. А когда испрашиваешь представить чудак, как того спрашивает устав, то делается чуть-чуть печально. Исходники отдаленны до добродетели. Доводит их уже пк. Для книжки, может, и хорошо, но на выставке представить — проблемно.

Мне ещё на заре компьюторной эры сообщали, что пройдёт пару лет, и я никому не буду потребна со собственными акварельками, но прошло число, и я по-прежнему пису, и это популярно. Так что не верю в эту страшилку, что всех заступит пк и искусственный разум.

— Почему выкарабкали для себя акварель?

— Я ведала много всевозможных веществ. Я до сих пор пису и цветными карандашами, и тушью, но акварель — это моя техника, с которой я сроднилась. Она мне послушлива, и с ней я могу добиться всякого результата. Мне нравится сияние, какое она даёт, её бесспорность и пучина.

Я же тружусь в технической классической акварели, когда на картину накладывается до 40 слоёв менструация. Причём накладывается чуть-чуть. Меня обучал популярный художник Владимир Петр Панов, который, когда рассказывал, как трудится акварель, сообщал, что после того, как положено несколько первых слоёв, необходимо дать рисунку день высохший. Я размышляла, что он прикалывается. Это же акварель, влага, бумага. Чему там вянуть? Но теперь, когда даю мастер-классы, сообщу гладко то же самое. Это послойное построение, как нанесение в маслоподкачивающей живописи — именно это даёт глубину тона и места. И в этом есть мистика. Я не химик, но утром надлежащие мир обрушиваются по-другому. Причём я ведала просушивать феном — спецэффект не тот.

— На текущий день у вас больше 160 книжек, среди которых и Андерсен, и Дупленка, и Толкин, и Линдгрен, и многие иные. Есть излюбленные герои, и те, кто не подавался, хоть тресни?

— На данный момент одни из излюбленных — герои Кеннета Грэма «Ветр в ивах» и герои сказок Самуила Яковлевича Маршака, которые недавно вышли в издательстве «Малыш». Там «Притча об умном мышонке», «Притча о тупом мышонке», «Курочка Щедровита и десятеро утят» и «Слабая сказка», где стальной ёж был очень тих и ежиха также, и ребёнок был у них — очень негромкий ёжик. Это из последнего.

Я очень обожаю свою произведение с «Оливером Твистом». У меня длинно не было способности сделать книжку Диккенса, так как она находится на стыке между детской литературой и подростковой. А в книгах для подростков обычно уже не так много рисунков, а хотелось проиллюстрировать пышно. В итоге в издательстве «Бумага», какое помещалось в состав холдинга «Игра-пресс», подали мне вероятность набросать эту книжку. Очень довольна 2 книжками из трилогии Фрэнсис Бёрнетт — «Загадочный сад» и «Небольшой титул Фаунтлерой».

— А из того, что не давалось?

— Вот тут сложно. Я не принимаю книжек, которые мне не нравятся, а если они мне нравятся, то они рановато или прот нарисуются. Хотя был один момент. В 90-е годы мне рекомендовали набросать рисунки для энциклопедии «Аванта+» Так вот картину торфоразработок я набросать не сумела.

— Сообщат, что у ваших иллюстраций есть макеты, настоящие люди. Хотя ли это?

— Девственная хотя. И вот тут как раз много всевозможных историй. Пример, я очень длинно разыскивала девчонку для «Мистического сада», героиня которого сначала негодная, серая, злая и вредоносная, а в конце — добросердечная, мудрая, мужественная и благовидная. Модификация личности быть. Как желаешь, так и ищи. Я наступила в образную школу, попросила дружеского руководителя о способности смотреть одиннадцатилеток, которые там воспламеняются, потому что в моём окружении пригодной девченки не отыскалось. Меня позвали на урок изваяния, уведомили, кто я, что мне необходимо, какой персонаж. Смотрю и понимаю — горе. Или они искренно украинской наружности и точно ведают, что кросотки, или восточной наружности и также ведают, что крали. Ни те ни иные на английскую девченку, какая сначала считается «гнусным утенком», не тянут. Тем не меньше решила всех сфоткать. И вот подхожу к девченке, какая не поворачивалась, когда меня представляли, и виду — стоит этакая хрупкая, лицо остренькое, может пристать на героиню. Спрашиваю, можно ли её сфоткать. Она говорит: «Нет, кто знает, зачем вам моё фото». Я ей поясняю, сообщу, что меня же только что директор изобразила. А она: «Я не слушала, видите же, действую». Думаю, прекрасно, с норовом, прямой какой-никаким необходимо. Я ещё раз все объяснила, вроде договориться. Прошу сделать лицо, как словно всё раздражает. Она говорит: «А меня по жизни всё злит». Затем попросила её выглянуть из-за врата, как словно бы она узрела нечто красота. Картина, какая затем у меня вышла, была выстукана на обложке. Само собой, я затем связалась с родителями, взяла у них все неотложные дозволения. Мы с ней осуществляли больше 400 кадров.

В данной же книжке для персонажа позировал один из моих племянников. Превосходно отработал. А затем, когда стал постарше, употреблял книжкой в собственных интересах. Прибывал с дамой в неестественный магазин «Москва», подавал её к щиту, где защищал мой «Загадочный сад», перевертывал книжку и сообщал: «Наблюдаешь, как персонаж на меня схож». И когда женщина приступала восхищаться, надбавлял: «Так это я и есть, это моя тётя писала».

Ещё один персонаж удался сразу из двух мальчишек: один подступал по персоне, следующий по персоне. Забавно, но я детей даже в метро рассматривала, и порой у родителей это возбуждало вопросы.

Ну и, безусловно, очень часто модификацией делается муж, потому что он всегда под лапкой и готов придти на помощь. Басню о Тристане и Изольде он мне периодически вспоминает. Дочери ещё малые были, сестёр вблизи не оказалось, но я его и высадила в позу Изольды — позировать. Он недельку горбу потирал и сообщал: «Не понимаю я вас, девушек, как вы так посижуете, это же позвоночник разломать можно». Но ничего, перенес.

— Вы как-то произнесли, что размешиваете сделать узоры для «Хроник Нарнии» Клайва Льюиса. А в чём закавыка?

— В завещании наиболее Льюиса, где он написал, что книжка может выпускаться только с этими иллюстрациями, которые были приготовлены к первоначальному изданию. Так они ему полюбились. Они, кстати, вправду, пригожи, но прошло уже столько времени, что можно было бы очень забавно эти миры покрутить. Там так много можно создать вокруг того, что написано, дух держает. Мне представляется, что нет такового иллюстратора, который об данной книжке не желает. У меня много приятелей-иллюстраторов, и я не знаю никого, кто бы не хотел.

Все ждут, когда истечёт 70 лет после кончине Льюиса, чтобы, сообразно бардовскому праву, можно было отведать сделать свежеиспеченное издание с свежими узорами. А приблизительно та же деяния была с «Махоньким царевичем», которого можно было объяснять только картинами наиболее Экзюпери, и только вовсе недавно запрет почивал.

Думаю, что если покажется вероятность сделать «Нарнию», то будет бой дизайнеров.

— Насколько иллюстратору, на ваш взор, необходимы, знания в бардовском льготе?

— В этом необходимо разбираться. Вы же соответственны понимать, что подписываете, когда заключаете соглашение с издательством. Передаёте ли полномочия навсегда, на время или на точный издание. Желаете ли покинуть за собой право отпечатывать открытки, постеры, календари. Всё это необходимо документально удостоверять. К сожалению, те, кто в этом не понимится, подписывают бездоходные для себя условия, и извинять, кроме себя, им какого-то.

Но у нас в специальности есть большой плюс. Зачастую все трактаты — на 5 лет. И если книжка отлично продаётся, то при переиздании происходит перезаключение соглашения, а значит, вам вторично заплатят плата за уже произведенную службу. У нас даже острят, что необходимо промурыжиться первоначальные 5 лет после первого договора, а далее сходят переиздания.

— У вас были эпизоды, когда ваши полномочия расстраивались?

— Много раз, но мне часто просто ленность судиться. Снова же, потратить жизнь на то, чтобы прослеживать, как бы кто не сделал мою картину в мозаику, не моё. Но скажу пару комичных историй.

Пример, в 90-е я сделала книжку Радия Погодина «Где ты, Гдетыгдеты?» про мамонтёнка. Книга вышла в издательстве «Терра» в серии «Малюсенькие человечки».

И какое же было моё отключка, когда через несколько лет мне доставили индивид из Узбекистана, где мои иллюстрации были обведены через копирку, но просто передвинуты в ч/б. Но тогда у нас ещё не так всё построеного отслеживалось, как теперь.

Ещё она деяния, какая мне запомнилась, сотворилась в Нижнем Новгороде, куда меня несколько лет назад позвали вести мастер-классы. Подыгрывающий повёл меня в ресторанчик трапезничать, и первое, что я испытала, ступив в ресторанчик, — во всю стену моя иллюстрация к «Ночи перед Рождеством» Гоголя. Безусловно, это общенародная слава, но я всё же сфоткала и написала в «Росмэн», так как полномочия относятся им, если хотят, то пускай пониматся.

И есть ещё очень комичная деяния про то, как иногда самостоятельно утилизируют мои работы. Не так давно мне во «ВКонтакте» написал молодой человек. Он набил нарисованных мной персонажей на икры. Была этакая книжка «Буруты и грулики» австралийского писателя Сиднея Вейкфилда. Неповинен на неё сегодня у нас в стране точно нет, но паренек на ней вырос, и она ему так отложилась, что большим он перевёл её в тату.

— Могу справить, какие книжки у вас теперь на раскладе?

— Летом выйдет мой Андерсен, которого я очень жду. Это торжественное издание, в нём больше 200 страничек. Трудилась я над ним почти три года. Благодарю издательству за снисхождение. Но я сделала несколько больше, чем мы дебатировали.

Я очень обожаю сказки Андерсена за их тягучую интонацию, там все эти чуть печальные нотки даже в безоблачных историях. И за предвкушение чуда, какое есть в любой из них. И даже если всё грустно кончается, всё одинаково остаётся тошнота, что на самом деле волшебство приключилось, просто нам про него не поведали или мы его сразу не наблюли. Из того, что нарисовано, мне больше всего нравится моя «Русалка».

Затем будет презентация взрослой книжки в рамках «Красивой площади». Затем, надеюсь, что получится чуть-чуть передохнуть.

дано Ольгой Ионайтис