Семен Альтов: «Я в жизни такой же, как на сцене, — не умею прикидываться»

О Произведению С АРКАДИЕМ РАЙКИНЫМ

— Я писал для Аркадия Исаако­вича его последний спектакль «Мир жилища твоему». В связи с сим одна жур­налистка как-то задала вопрос: «Что вы почуяли, когда познали, что ваш спектакль стал для Райкина заключительным?» Вероятно, хотела, чтобы я почуял себя убийцей. Поэтому так главен подбор и распорядок слов даже в обычной речи, а в юморе особенно... Когда я приступил трудиться с Райкиным, он уже был отдален от прежной чудною формы. Два инфаркта так просто не протекут. При этом Райкин-артист по-бывшему мог происходить неимоверные вещи. Я не раз случал у него в квартире на улице Горьковатого. Единожды Райкин, как всегда, посиживает в кресле, левой рукою держает подрагивающую левую. Пожилой, усталый человек с тихим гласом, только два огромных темных глаза адресованы на меня. Повествует прикол про человека, который закатывает в комнатку, раздевается. И внезапно я это все виду: как ехит сдернутая с головы панама и нависает на вешалке, человек сбрасывает туфли и шевелит перстами... Вот что может великий артист!

О Занятии С Иными Актерами

— Я признателен року за то, что работал с наилучшими мастаками в этом жанре... Не желаю огорчать оставшихся, Хазанов на эстраде был тогда номер один. Хотя когда сегодня кажусь в ютубе Шифрина — испытываю, как же отлично он трудится! Володя Винокур не просто профессиональный комик, у него еще и негустой дар владеть к себе окружающих. В фирмы, за харчем нет ему равновеликих. Будь то лицедеи, боевые, бизнесмены — со всеми сыщет всеобщий язычок, отодвинет на время все ваши проблемы.

О СОЗДАНИИ МИНИАТЮР ПОД Установленного АРТИСТА

— Только с Райкиным я работал «под артиста». А остальные — Хазанов, Шиф­рин, Винокур, Клара Новикова — брали готовые тексты. Когда-то я дал Шиф­рину «Раскаивающуюся Магдалину». Она ударила, стала для Фимы трамплином. С Яном Арлазоровым было интересно, но нелегко помогать. То, как уверенно он шел на контакт с цена, в те годы в стране не выходило никому. Для Романа Карцева написал спектакль «Зал ожидания». У меня был одинаковый повесть про то, как различные люди намерились в одном районе, где годами чего-то все ожидают. Когда-то в Одессе Виктор Ильченко сказал: «Хороший повесть, чем не повод для представления?» Но тогда ничего не сотворилось. А лет через десятеро, когда Вити уже не было, Карцев шмальнул составить спектакль, что я и нашел. Это был наш один-единственный эксперимент, потому что мы с Карцевым «разнообразной группы месячные». И лучшего креативного союза, чем одесситы Жванецкий, Ильченко и Карцев, быть не могло. Они понимали друг друга с полуслова. Все 3 из Одессы, я петербургский. Поэтому этакая мичуринская прививание 1-го к иному, удалось неплохо, но не больше.

О СВОЕМ ФИРМЕННОМ Жанре ИСПОЛНЕНИЯ

— Временами меня спрашивают: «А вы дома также так говорите?» Люди мыслят, что я ввожу собственный тембр перед речью. Нет, я в жизни подобной же, как на сцене, — не умею прикидываться. Коллеги высаживались на сцену, заряженные до искр энергетикой. А я действую «от противного»: появляюсь перед созерцателями раскупленный, но запускаю их в себя, и через минутку выясняет контакт. И мне с ними, и им со мною отлично.

ОБ ИЗМЕНЕНИИ ВОСПРИЯТИЯ ЮМОРА В НАШИ ДНИ

— У меня был очень известный повесть «Бакшиш» — Жванецкий когда-то сказал, что это наилучший насмешливый повесть русского периода. Прочитывание брало 18 мин., и я оправдывал его не только в собственных бардовских вечерах, но и в монтажных выступлениях. И всегда признательные хлопок… Шло время, вокруг телефоны, эсэмэски, лайки, и я ощутил: залу длинно внимать одним произведение нелегко. С болью в душе завязал уменьшать стенограмма: 16 времен, 12, 10, 8. Когда уменьшил повесть в два раза, сказал себе «стоп» и перестал выполнять.

Да, время устанавливает. Недавно окинул глазами свою библиотеку и поразмыслил, что моим потомокам она, наверное, уже не будет нужна. Брал с полочки «Шагреневую шкуру» Бальзака, решился возродить в памяти. Декламирую, и уже в конце первой страницы забуксовал. Слишком неторопливо. Не хватает компактности. Сейчас сочиняю в основном коротенькие повествования. А еще рассылаю приятелям собственные коротышки. Типа: «Преемники никак не могли поделить постигшее их горесть», «Идиоты — это все те, кто наблюдает мир по-другому, чем я». Подобных накопилось больше тыщи. Может, издам раздельной книжечкой.

О Малолетстве

— Чем далее заглядываешь в прошедшее, тем безмятежнее представляется минувший жизнь. Пожалуй, по истинному блаженны мы были у исходной груди, где и прочмокали наилучшие годы… Я родился в Свердловске во время борьбы, в 1945 году. 6 первых месяцев жизни там, прочая жизнь в Петербурге. Когда после много лет прихрял в Екатеринбург на концерт, отец просил отыскать дом, в котором я родился, — на улице Шейнкмана, 3-ий от угла, последний этаж, два изнаночных окна. После выступления, запоздало вечерком я сделал дом, два окошки, расплакался. Примчал домой, говорю отцу, как торчать перед тем самым девятиэтажным жилищем. Отец сообщает: «Подожди! В том обиталище, где ты родился, было пять этажей». Стало, на площади старого дома возвели новый. И не под тьмами окнами я рыдал... Я родился в 1945 году и еще помню эпохи, когда не было теликов. Но спичечки уже были, и огонь трением мы не доставали. Все обменивается — что-то настает, что-то уходит. Можете этакое отрекомендовать: книжки были на вес золота. Давали их на ночь, присвоенные до дыр! Но благодаря этому дефициту наше поколение почитало все наилучшее — выжимку из мировой литературы.

О ЦЕНЗУРЕ В ПРОГРАММЕ «ВОКРУГ Хохота»

— Был жестокий отбор писательского свойства слов. Основным редактором была Татьяна Олеговна Паухова. Она придерживала планку, чтобы на экране не появилось намека на непристойность. Сегодня само мнение «непристойность» непонимаю без переводчика. Благодаря Пауховой выковался особый манера писательского юмора. Только один раз из мой повествования зачеркнули мнение. Выказал я это, когда в ютубе переглядывал отметка, где Хазанов декламировал мой повесть «Малолетний хор в иноземном посольстве». Мальцы обязаны были петь в австрийском посольстве, но доставили их в венгерское. В моем тексте было речь «австро-мадьярский» посланный. В записи прибрали. Наверное, по дипломатичным суждениям. Или с испугу, на любой случай. В те эпохи «цензуру» стремились включать некоторые созерцатели. У меня сохранилось письмецо от такового сердитого, который решился, что в своем очерке я обижаю пролетарых, колхозников, докторов, академиков и вообще всех совковых людей одним махом.

О САМОМ Комичном ПРИЗНАНИИ В Симпатии К ЕГО ТВОРЧЕСТВУ

— Занятная была картина… У меня есть фраза: «Если от вас ушла супруга, а вы не чувствуете унынию, погодите. Жена вернется, а с ней опечаль». Еду в «Красивой стреле» домой, в Питер. В тамбуре подходит молодой человек и сообщает: «Я ваш фанат! Прекрасные шутки ваши в фирмы имеют успех». Спрашиваю: «Какие, пример?» Спопутник на секунду задумался и сообщает: «Ну там приблизительно вот так: «Если от вас ушла супруга, а вы этого не отметили, ну и хрен с ней!» И загоготал так, как словно ничего смешней в его жизни не было! Запомните: в юморе очень главен распорядок слов! И вообще в жизни главен распорядок!

(Инна Фомина, «7 суток», 11.06.23)