Пермский «Евгений Онегин» – в тумане наваждений

Пермский театр оперы и балета 2 марта 2023 года отрекомендовал на Новой сцене Большущего театра оперу «Евгений Онегин» П.И.Чайковского. Спектакль приехал на состязательную программу фестиваля «Милая маска» и, кроме главной номинации в собственной стилевой команде, презентован в некоторых личных. На премию притяжут Владиславс Наставшевс (работа режиссера и работа мастера), Михаил Татарников (работа дирижера), Константин Бинкин (работа мастера по свету), а среди исполнителей основных партий номинируются Дарья Пичугина (Татьяна), Константин Сучков (Онегин) и Александр Чернов (Ленский).

По словам Наставшевса, «спектакль воздвигнут на воспоминаниях основного богатыря – его действие размахивается в месте памяти с ее неминучими преломлениями и искажениями». В числе иного режиссер воодушевлялся триллером «Необратимость» Гаспара Ноэ и решился отрекомендовать онегинскую трагедию в исподнею хронологии: с каком-нибудь кульминации жизненной бессодержательности до момента разъяснения с Татьяной на греминском ваал. Кроме того, пробуя отремонтировать многознаменательную пристрастие (наперекор Пушкину, Чайковский главное внимание уделяет Татьяне, а не титульному герою), режиссер максимально укрупняет большую роль – выводит Онегина на сцену с первоначальными звуками оркестрового введения и не дает оставить ее на течении всех 7 картин. Все происходившее принимается через призму его тягостной рефлексии, а мотив морока, хандры по удалившемуся, тлена и безысходности углубляется сценографией.

Истязуемый фантами (родом Лариных и их близкими), Онегин – то ли обезумевший, то ли спившийся – проживает в полуразвалившемся таунхаусе с распотрошенным форхэнд, скособоченной софой, ветхой люстрой и метим полусгнившим интерьером. Процесс разрушения длится и на глазищах у зрителя, в частности когда останки люстры стают на полу, а с высохших букетов-веников, с какими прогуливаются фантомы, облетают листья. Только в бранном поступке зритель познает примета надежды – лестницу в небо с колоритным светом сверху, но Онегин ее не подметит.

«Преломлений и искажений», суленных режиссером, в представлении достаточно, и даже если балетмейстер не аннотирует все подробности, что угодно можно пояснить с помощью бутыли в руках богатыря. В распаленном сознании или отвратительном ужасе имеют право на наличие и избыточная нахальность Татьяны, дотягивающей чуток ли не до харассмента, и ее страшные хныканье, когда Онегин выговаривает девушку, путно бреясь перед разбитым зеркалом, и ее обморок при упоминании мосье Трике, и каждые другые поведенческие флуктуации. Ленский обдувает бал у Лариных стоя на фортепьяно (на нем же и погибает в конвульсиях – в первый раз, затем будут и иные), а перед сценой дуэли играется с Онегиным в 4 руки, как в настоящем кабаке. Ротный, Зареченский и Гремин соединяются в одну лицо. Общественность же, редуцированная и мелодически (некоторые хоровые сцены вырезаны), и зримо (хор напевает за сценой), обозначивает как еще больше скоропреходящяя субстанция.

Рисунок сцены быстро обменивается только в шестой картине: вместо утлого дома Онегина толпа видит ряды визуального зал, куда в окончании режиссер усадит Татьяну, Гремина и иных почетных граждан наблюдать за тем, как основной богатырь, словно Канио в «Паяцах» Леонкавалло, отыгрывает собственный страстотерпческий радиомонолог, преобразуясь из поникнувшего ничтожества в великодушного лицедея.

В то время как режиссер оплетает нехитрый содержание туманом наваждений, музыкальный руководитель постановки, напротив, жаждет к максимальной прозрачности. К образцу, все вокальные комплексы бряцат с поразительной ясностью любой партии, но эта небуквальная произношение добивается совсем не в вред движению. Михаил Татарников податливо и вольно обходится с темпами, домогится ясной фразировки и подходящего звукового баланса, хотя гамелан не всегда идеально синхронизируется с солистами и хором. Однако с чутким аккомпаниатором особенно отчетливо проступает абрис роли, когда речь идет о подобных созидательных фортунах, как Ленский Александра Чернова или Онегин Константина Сучкова. Хотя, им постановщики немного «подсуропили», оборотив в шедевр оперного искусства беглый дело – выдающийые куплеты Трике (Анатолий Шлиман), – и напомнили о интересном многознаменательном прецеденте, когда злопыхатели Чайковского «представляли» ему переназвать оперу «Мсье Трике» из-за специальной репутации шутливого гостиница.

Татьяна Давыдова, ProStars